Гарлоки тем временем решили воспользоваться моментом и набросились на Сорокопута, всецело поглощенного своим кровавым занятием.

Однако грифон, как ни странно, успевал уклоняться от их ударов, как будто точно предвидел действия каждого гарлока. Иногда его ранили – гарлоков было слишком много, и, чтобы успешно обороняться от всех них, пришлось бы бросить главную добычу, а грифон явно не собирался этого делать, – но Иссейя начала понимать, как Сорокопуту удалось продержаться столько времени.

Его скорость и сила возросли до сверхъестественного уровня. Он мог, не оглядываясь, втянуть заднюю ногу, избегая меча гарлока, затем – так быстро, что это движение ускользало от внимания Иссейи, – снова выбросить ее назад и, по-прежнему даже не взглянув на того самого гарлока, вспороть ему живот.

– Как он это делает? – спросил Калиен.

Иссейя лишь покачала головой. От надрывных криков и дыма больно саднило горло.

– Не знаю. Я слышала, что некоторые Стражи, самые старые из них, тоже на такое способны. Когда приходит время Зова, их чутье настолько обостряется, что они слышат даже самые слабые отзвуки мыслей порождений. Но недолго. Потому что для Стража это всегда означает конец.

– Как и для Сорокопута.

Хоть маг сидел у нее за спиной, Иссейя чувствовала, что его так и подмывает высказаться. Слишком уж хорошо успела она узнать Калиена за годы их совместных полетов.

– Ну же, говори.

– То, что ты сделала…

– Я не этого хотела! – огрызнулась Иссейя.

Сорокопут должен был просто выжить, а не перевоплотиться в безумного демона разрушения.

– А другие захотят именно этого.

Маг указал вниз. Сорокопут понемногу слабел. Его крылья стали черно-красными от крови, которая стекала с перьев, оставляя на земле четкие полосы. На боках зияли рваные раны и чернели пятна от заклинаний холода; в шее торчала сломанная стрела, еще одна проткнула правую переднюю лапу.

А между тем дрался он с прежней яростью и движения его были почти так же точны и молниеносны, как и прежде, что подтверждали быстро растущие вокруг него горы обезображенных тел.

И тут прозвучала радостная песнь горна. Победа! Где-то далеко Архидемон окончательно потерял интерес к своим марионеткам, и те, покинутые повелителем и потому обезумевшие от ужаса, прыснули в разные стороны. Огры, слишком неповоротливые, чтобы успеть за своими юркими собратьями, продолжали сражаться, подминая, разрывая и топча всех, кто попадался им на пути.

Но вот раздался победный крик. Стражи и союзники, собравшись с силами для последнего, решающего броска, атаковали остатки порождений и погнали их в реку Латтенфлюсс, где все они либо захлебнулись, либо пали от стрел лучников. Победа!

Но Иссейя не разделяла всеобщего ликования. Она глядела на Сорокопута, распростертого на земле и наконец обретшего спокойствие, и думала. Да, они выиграли битву, одну-единственную битву, но вокруг по-прежнему свирепствует война. И пока жив Архидемон, грош цена всем их победам. Сегодня Хоссберг свободен, но пройдет неделя, месяц, год, – и город вновь задохнется в кольце осады хлынувших из-под земли порождений.

Калиен сказал нечто страшное, но он сказал правду. Многие, несомненно, захотят, чтобы грифоны стали еще более яростными и смертоносными. Но наездники, для которых грифоны – верные друзья и боевые товарищи, нет. Этого пожелают те, кто видит в птицах лишь бездушные военные машины, оружие наподобие небожогов и катапульт. Для этих людей они лишь расходный материал.

– Это было мое собственное заклинание, – громко сказала Иссейя. Они кружили высоко над полем битвы, и хотя ветер доносил до них запах крови и дыма, его перебивал сильный мускусный аромат, исходивший от перьев Ревас. – Мое и ничье больше. Я никому его не открою. И я больше никогда не повторю этот ритуал.

9:41 Дракона

Аты когда-нибудь встречала магов крови? – робко спросила Валья.

Она ничего не могла поделать с этой робостью: хотя храмовники и жили в Вейсхаупте уже несколько месяцев, рядом с ними она по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке.

И все же эльфийка не могла не признать, что ей искренне нравится Реймас. Эта всегда немного печальная женщина была образцом смирения и подлинной доброты. Глядя на нее, Валья часто думала о том, что, будь в ее Круге такие же храмовники, в ее душе не поселился бы этот неискоренимый страх.

Из всех прибывших в Вейсхаупт храмовников Валья сошлась близко только с Реймас. Остальные были заняты своими делами и к общению не стремились. А после того как Рыцарь-Лейтенант Дигье умер во время Посвящения, эльфийка стала встречать их еще реже.

Но с Реймас она виделась каждый день: по утрам они вместе пили чай, а днем гуляли во дворе. И однажды Валья с удивлением обнаружила, что храмовница стала ей почти что настоящей подругой. Ну а если и не подругой, то, по крайней мере, довольно близкой приятельницей, с которой всегда можно поговорить.

Реймас ответила не сразу. Она задумчиво глядела на коричневую птичку, которая прыгала под низкой изогнутой яблоней, выискивая в земле насекомых. Крылья и шею птички покрывали черные пятнышки, а брюшко было светло-кремового цвета.

Эти птички гнездились между камнями крепостных башен. Валья каждый день наблюдала, как они порхают по саду, пьют дождевую воду, собранную в резервуары, и ей отчаянно хотелось стать такой же свободной. Хотя она прекрасно понимала, что птицы ничуть не свободнее, чем она сама, – они тоже привязаны к этой крепости.

Наконец птаха, испугавшись чего-то, улетела, и Реймас повернулась к Валье. Волосы храмовницы отросли, и седые пряди стали еще заметнее.

– Встречала конечно.

– И какие они были?

– Чаще всего испуганные. – Реймас водила большим пальцем по краю пустой чашки. Ее вытянутое лицо казалось печальнее, чем обычно, но, когда она заговорила, эта печаль проступила и в голосе. – Чего еще ожидать от мага крови, настигнутого храмовниками?

– Они были злые? То есть… они все были злые?

Женщина пожала плечами:

– Ответить на этот вопрос может лишь тот, кто знает, что есть зло. А я этого больше не знаю. Эти люди нарушили запрет – вот что важно.

– Но разве не важно, почему они его нарушили? – допытывалась Валья. – Неужели причина не имеет значения?

– Имеет, – кивнула Реймас. – Но далеко не всегда. Некоторые причины убедительны, некоторые абсурдны, найдется и пара таких, в которые я и сама с охотой поверю. Но что бы тебе ни говорили, это один-единственный кусочек общей картины, приправленный к тому же собственными страхами и надеждами самого рассказчика. Даже если маг искренен (а маг крови не искренен ни с другими, ни с самим собой), его история не более реальна, чем видение в Тени. Он преступил закон и стал малефикаром – вот все, в чем ты можешь и должен быть уверен. И, как храмовник, ты обязан исполнить свой долг.