— Тогда все в порядке. Теперь я свяжусь по радио с доктором.Если я вам понадоблюсь, свистните в микрофон. Он это выдержит.

— Ладно.

Я освободил Пола от снаряжения, надеясь, что он вскореначнет приходить в себя. Но он не очнулся.

Он сидел, сутулясь, бормоча что-то с открытыми, ноостекленевшими глазами, и то и дело улыбался.

Хотел бы я знать, что с ним стряслось. Если давление и всамом деле было снижено, он должен был прийти в себя почти мгновенно. Возможно,надо снизить давление еще чуть-чуть, решил я.

Но…

А не погружался ли он раньше, еще до начала рабочего дня?

Продолжительность декомпрессии зависит от общего количествавремени, проведенного под водой в течение двадцатичасового периода, от общегоколичества азота, усвоенного тканями, частично — головным и спинным мозгами.Мог ли он погружаться, чтобы поискать что-нибудь, скажем, в иле, у основаниясломанной мачты, среди обломков старого затонувшего корабля? Возможно,погружаться надолго, тщательно обыскивая все в тревоге? Зная, что сегодня предстоитработать на берегу, зная, что в течение всего рабочего дня в ткани тела непопадет ни молекулы азота? И вот неожиданная авария, и он должен рисковать. Онделает вид, что все в порядке, возможно, даже поощряет новичка продолжить изакончить работу. Отдыхает, пытается справиться с собой…

Очень может быть. В этом случае ценность декомпрессии,проводимой Бартелми, исчезает. У него данные о времени и глубине погружения —но только последнего погружения Пола. Черт побери, насколько я понимаю, он могпобывать в нескольких точках, разбросанных в различных местах на дне океана.

Я нагнулся над ним, изучая зрачки его глаз, чтобы привлечьвнимание к себе.

— Как долго ты был утром под водой? — спросил я.

Он улыбнулся.

— Я не нырял, — ответил он затем.

— Мне нет дела до того, зачем ты нырял. Меня куда большезаботит твое здоровье… Как долго ты был внизу? И на какой глубине?

Он покачал головой и повторил:

— Я не нырял.

— Черт бы тебя побрал! Я знаю, что ты нырял. Это было устарого затонувшего корабля, да? Там где-то около двадцати фатомов. Но сколькоты там пробыл? Час? Или еще дольше?

— Я не нырял, — настаивал он. — Это правда, Майк! Я ненырял.

Я вздохнул, откинувшись назад. Быть может, он говорилправду. Люди устроены по-разному. Возможно, что его особенности физиологиисыграли такую шутку, и это был другой вариант — не тот, что предполагал я.Однако, все это было так близко к истине… На мгновение я примерил его на местопоставщика камней, а Фрэнка — на место укрывателя краденого. Итак, я пришел кФрэнку со своей находкой, Фрэнк сообщил Полу о таком обороте дела, и тот,забеспокоившись, отправился, пока все на станции спали, убедиться, что егодобро по-прежнему там, где он и предполагал. Во время неистовых поисков еготкани накопили много азота, а затем произошло все остальное. И эта стройнаягипотеза поразила меня своей логичностью. Но коснись это меня, я нашел быспособ прервать погружение. Я всегда мог соврать что-нибудь для того, чтобыподняться наверх раньше срока.

— Ты не можешь вспомнить? — попытался я еще раз.

Он начал без особого воодушевления клясть все на свете, нопотерял последний энтузиазм после дюжины-другой слов. А затем он протянул:

— Почему ты не веришь мне, Майк? Я не нырял…

— Ладно, я верю тебе, — сказал я. — Все в порядке. Так что,отдыхай.

Он потянулся и вцепился в мою руку.

— Значит, все прекрасно, — решил он.

— Ага.

— Все это так — как никогда не было прежде.

— С чего ты взял? — поинтересовался я.

— …прекрасное.

— О чем ты? — настаивал я.

— Ты знаешь, я никогда не притронусь ни к одному из них, —сказал он в конце концов.

— Тогда в чем же дело? Ты знаешь?

— Проклятая красота… — сказал он.

— Что-то стряслось на дне? Что это было?

— Я не знаю. Уходи! Не зови это обратно. Все так, как должнобыло быть. Всегда. Не та дрянь, что ты взял… Начало всех неприятностей…

— Прости, — сказал я.

— …это началось…

— Я знаю. Прости, — рискнул я. — Добытые вещи… не иметь…

— …говорено, — говорил он. — Растранжирь их…

— Я знаю. Прости. Но мы дали ему, — продолжал я.

— Ага, — отреагировал он: — Затем… О, господи!

— Алмазы… Алмазы в безопасности, — предположил я быстро.

— Дали ему… О, господи! Прости.

— Забудь. Скажи мне, что ты видел, — попросил я, пробуявернуть его к тому, о чем мне хотелось услышать.

— Алмазы… — сказал он.

Затем он разразился длинным и бессвязным монологом. Яслушал. Снова и снова я говорил что-нибудь, чтобы возвращать его к темеалмазов, все готовился бросить ему имя Руди Майерса. Ответы его оставалисьфрагментарными, но в целом картина начала проясняться.

Я спешил, стараясь узнать как можно больше, пока не вернулсяБартелми, чтобы продолжить декомпрессию. Я боялся, что Пол неожиданно протрезвеет— именно таким образом и срабатывает декомпрессия, если вы не ошиблись вдиагнозе. Он и Майк, насколько я понял, принесли алмазы — но откуда они,установить не удавалось. Сколько бы я ни пытался выяснить о роли Фрэнка, Поллишь только бормотал какие-то нежности по поводу Линды. Но кое-что я все-такисумел из него вытянуть.