Когда он напал снова, я прогнулся назад и захватил его руку.Я крепко вцепился в нее близ локтя и зажал, вытянув свои скрюченные пальцы понаправлению к его лицу. Он двинулся на меня, и я упал, по-прежнему сжимая егоруку, а другой крепко ухватив его за пояс. Мое плечо ударилось о землю, и оноказался на мне, пытаясь освободиться. Когда это ему удалось, его вес намгновение переместился. Почувствовав свободу, я свернулся в клубок и ударил егообеими ногами.

Мой удар достиг цели. Он только хрюкнул… а затем он пропал.

Я услышал, как он плюхнулся в воду. Еще я слышал отдаленныеголоса — они окликали нас, они приближались к нам через остров.

Я поднялся на ноги и двинулся к краю острова.

И тут Фрэнк завизжал — это был длинный жуткий крик, полныйпредсмертной муки.

К тому времени, когда я достиг края платформы, вопльоборвался.

Когда Бартелми прибежал ко мне, он остановился, повторяя:«Что случилось?» до тех пор, пока не глянул вниз и не увидел плавник,мелькавший в центре водоворота. Затем он пробормотал: «О, господи!» и большеничего.

Позже, когда я давал отчет о событиях, я рассказал, что онпоказался мне очень возбужденным, когда прибежал поднимать меня, что он крикнулмне, что Пол перестал дышать, и я, вернувшись с ним в лабораторию, убедился, чтоПол мертв, сказал ему это и начал выспрашивать его о подробностях, а в ходеразговора он, похоже, получил впечатление, что я подозреваю именно его в смертиПола из-за проявленной им небрежности. Тогда он возбудился еще больше и в концеконцов набросился на меня, и мы боролись, и что он упал в конце концов в воду.Все это, конечно, было правдой. Отчет мой грешил лишь пропусками. Но они,похоже, удовлетворились этим. Все ушли. Акула рыскала вокруг, возможно,дожидаясь, не кинут ли ей кого-нибудь на десерт, и те, кто занималсядельфинами, пришли и усыпили ее, а затем унесли. Бартелми сказал мне потом, чтовышедший из строя ультразвуковой генератор действительно мог иметьпериодические короткие замыкания.

Так, Пол убил Майка и Руди; Фрэнк убил Пола, а затем сам былубит акулой, на которую теперь можно было свалить и первые два убийства.Дельфины были оправданы, и не оставалось больше ничего, что взывало бы кправосудию. Месторождение же алмазов стало теперь одной из маленьких тайн,настолько нередких в нашей жизни.

…После того, как все разошлись, выслушав мой рассказ опроисшедшем, а остатки останков убрали — еще долго после этого, пока тянуласьночь, поздняя, чистая, со множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших впрохладных водах Гольфстрима вокруг станции, и я сидел в кресле на маленькомзаднем дворике за моим жилищем, потягивая пиво из жестянки, и следил за тем,как заходят звезды.

У меня не было чувства удовлетворения, хотя на папке сделом, лежащей у меня в уме, уже стоял штамп «закрыто».

Кто же написал мне записку — записку, включившую адскуюмашину убийств?

Действительно ли стоит об этом беспокоиться теперь, когдаработа завершена? До тех пор, пока этот кто-то будет хранить молчаниеотносительно меня…

Я еще глотнул пива.

Да, стоит, решил я. Мне тоже следует осмотретьсяповнимательнее.

Я достал сигарету и собрался закурить.

И тогда это началось…

Когда я влетел в бухту, она была освещена. А когда влетел напричал, ее голос донесся до меня через громкоговоритель.

Она приветствовала меня по имени — моему настоящему имени; яне слышал, чтобы его произносили вслух уже давным-давно — и она пригласила менявойти.

Я двинулся по причалу вверх к зданию. Дверь былаполуоткрыта. И я вошел.

Это была длинная-длинная комната, полностью оформленная ввосточном стиле. Хозяйка была одета в шелковое зеленое кимоно. Она сидела наколенях на полу и перед ней лежал чайный сервиз.

— Пожалуйста, проходите и садитесь, — предложила она.

Я кивнул, снял обувь, пересек комнату и сел.

— О-ча доу десу-ка? — спросила она.

— Итадакимасу.

Она наполнила чашки, и мы некоторое время пили чай. Послевторой чашки я придвинул к себе пепельницу.

— Сигарету? — спросил я.

— Я не курю, — ответила она, — но я хочу, чтобы вы курили. Япопытаюсь вобрать в себя как можно больше вредных веществ. Я полагаю, именно сэтого все и началось.

Я закурил.

— Никогда не встречал настоящих телепатов, — признался я.

— Мне приходится пользоваться этой моей способностьюпостоянно, — ответила она, — и не скажу, чтобы это было особенно приятно.

— Думаю, мне нет необходимости задавать вопросы вслух? —заметил я.

— Нет, — подтвердила она, — действительно — нет. Как выдумаете, это хочется — читать мысли?

— Чем дальше, тем меньше, — предположил я.

Она улыбнулась.

— Я спросила об этом, — пояснила она, — потому что многоразмышляла над этим в последнее время. Я думала о маленькой девочке, котораяжила в саду с жуткими цветами. Они были красивы, эти цветы, и росли, чтобыделать девочку счастливой тогда, когда она ими любуется. Но они не могли скрытьот нее свой запах — а это был запах жалости. Ибо она была маленькой несчастнойкалекой. И бежала она не от цветов, не от их внешнего облика, а от их аромата,смысл которого она смогла определить, несмотря на возраст. Было мучительноощущать его постоянно, и лишь в заброшенном пустынном месте нашла она какое-тоотдохновение. И не будь у нее этой способности к телепатии, она осталась бы всаду.

Она замолчала и пригубила чай.

— И однажды она обрела друзей, — продолжала хозяйка, —обрела в совершенно неожиданном месте. Это были дельфины, весельчаки, ссердцами, не спешащими с унизительной жалостью. Телепатия — та, что заставилаее покинуть общество подобных себе, помогла найти друзей. Она смогла узнатьсердца и умы своих новых друзей, куда более полно, чем один человек можетпознать другого. Она полюбила их, стала членом их семьи.

Она еще отпила чаю, а затем посидела в молчании, глядя вчашку.