Острый приступ дурноты не дал ей закончить, она дернулась на постели и со стоном подалась к краю. Со скоростью ветра Мэддокс рванулся к миске и подставил ее Эшлин, которую снова вывернуло. Пока спазмы сотрясали хрупкое тело девушки, Мэддокс придерживал ее таким образом, чтобы она была прижата к его животу, и лепетал слова утешения и ободрения. Утешать кого-то было для него в новинку, и он надеялся, что все делает правильно. В кругу воинов это было не принято: они все держали свои муки при себе.

Когда Эшлин закончила, он уложил ее обратно и снова отер ей лицо влажным полотенцем. Затем, возведя взор к потолку, он прошептал, обращаясь к богам:

– Я прошу прощения за то, что говорил о вас непочтительно! Пожалуйста, не наказывайте ее за мои грехи!

Когда он снова перевел взгляд на девушку, ему показалось, будто с тех пор, как они встретились, прошла вечность, что он хорошо знает ее и что она всегда была частью его жизни, которая обратится в ничто, если ее у него отнимут. «Как такое возможно? – удивился мужчина. – Всего час назад я убеждал себя, что готов убить ее. И вот теперь…»

– Пусть она только выживет, – шептал он, – и я сделаю все, чего вы захотите.

– Все, что угодно? – спросил тихий голос, в котором сквозило явное удовольствие. Он не принадлежал Насилию или еще кому-то, кого воин знал.

Мэддокс замер и часто заморгал. Мгновение спустя первый шок миновал, и он резко спросил:

– Кто здесь?

Удивленная этим внезапным выпадом, Эшлин воззрилась на него обведенными серыми кругами глазами.

– Я, – тихо просипела она.

– Не обращай на меня внимания, красавица, – мягко отозвался Мэддокс. – Спи.

– Как ты думаешь, кто я, воин? – снова зазвучал голос. – Ты не догадываешься, кто в силах разговаривать с тобой вот так?

Снова секундное замешательство – и ответ пришел сам собой. Неужто… титан? Год за годом он возносил мольбы олимпийцам, и никогда они не отзывались так быстро. Они вообще не отзывались. Но не далее как прошлой ночью титаны одним словом перенесли Аэрона на небеса.

Надежда – и ужас! – наполнила его душу. Мужчина знал: если титаны проявят милосердие и помогут ему, то он действительно сделает для них что угодно. Если же они задумали дурное и из-за них девушке станет еще хуже… Мэддокс стиснул кулаки. «Они приказали Аэрону убить четырех невинных женщин, – подумал он. – Едва ли им стоит доверять. Черт! Как мне общаться с этим богом? Заискивающе? Или титан расценит это как слабость?»

– Все что угодно? – повторил голос и рассмеялся. – Подумай хорошенько, прежде чем ответить, и помни, что жизнь твоей женщины висит на волоске.

Мэддокс посмотрел на Эшлин, окинул взглядом ее дрожащее тело, искаженные болью черты лица и вспомнил, как она, счастливо глядя на него, предложила ему насладиться тишиной; как стояла перед ним и благодарила за еду; как она пыталась защитить его от собственных друзей. Эта женщина – понял Мэддокс – нуждается в нем, как никто и никогда прежде. «Я не могу допустить, чтобы она вот так страдала», – подумал он. Решение созрело – он вступит в игру с титанами. Чего бы они на самом деле ни хотели от воинов, какими бы ни были их истинные цели, пусть это они подослали охотников и Эшлин, чтобы наказать его за неуважение, – он разыграет эту карту. Мучимый дурными предчувствиями, которые, однако, не могли заставить его передумать, он ответил:

– Да, все что угодно.

Тяжело дыша, Рейес со всех ног бежал к комнате Люсьена. В последние дни он потерял много крови. Гораздо больше, чем обычно. Зато жажда Боли, ужасной и прекрасной, терзала его, как никогда. Он не знал, почему это происходит, и ничего не мог с этим поделать. Демон до такой степени подчинил его, что он уже не пытался сопротивляться. Любой каприз Боли тут же претворялся в жизнь. Постепенно Рейеса оставляло само желание сопротивляться. Часть его хотела броситься в объятия духа и навсегда утратить свое «я», раствориться в блаженном небытии. Он не всегда был таким. Какое-то время он умел справляться с демоном, и они сосуществовали довольно мирно. Но теперь…

Воин завернул за угол, яркие пучки света, бьющие через окно, на мгновение ослепили его, но он не замедлил шаг. Он никогда не видел Мэддокса таким растерянным и перепуганным. Таким беззащитным. И из-за кого – из-за незнакомой женщины, наживки. Рейесу это не нравилось, но Мэддокс – его друг, поэтому он собирался помочь, чем сможет, пусть даже на самом деле он хотел, чтобы все стало как раньше: чтобы Мэддокс бесновался и умирал по ночам, а утром вел себя как ни в чем не бывало. Потому что когда Мэддокс делал вид, что все в полном порядке, то и ему, Рейесу, казалось более легким его бремя.

Поток размышлений Рейеса оборвался, когда в поле зрения появился Люсьен. Он сидел на полу, подтянув ноги и поддерживая голову руками, которые упирались локтями в колени. Копна темных волос была всклокочена, словно воин долго и интенсивно теребил их руками. Он выглядел разбитым и измотанным. Рейес сглотнул вставший поперек горла комок. Если даже у бесстрастного Люсьена сдали нервы… Чем ближе подходил Рейес, тем ощутимее становился запах роз. Смерть всегда пахнет цветами…

– Люсьен, – позвал он.

Люсьен не откликнулся и даже не пошевелился.

– Люсьен.

Опять молчание.

Рейес подошел к нему вплотную, взял за плечи и слегка встряхнул. Ничего. Он опустился на колени и помахал рукой перед глазами друга. Ничего. Взгляд Люсьена был отсутствующим, рот неподвижен. И тут Рейес понял: вместо того чтобы покинуть крепость, как обычно, физически, за секунды перемещаясь из одного места в другое, Люсьен отбыл духовно. Он редко так поступал, опасаясь за сохранность своего тела. Скорее всего, он хотел, чтобы, пока он собирает души, под дверью спальни остался хоть какой-то страж – пусть даже пустая телесная оболочка.

«Значит, Люсьен не помощник. Надеюсь, удастся справиться без него», – подумал Рейес, поднимаясь на ноги.

Отперев дверь, он вошел в комнату друга.

Все четыре женщины сидели на кровати и, склонив друг к другу головы, шептались, но, увидев воина, тут же замолчали и побледнели, одна из них судорожно втянула ртом воздух. Симпатичная маленькая блондинка вскочила и сделала шаг вперед, как бы преграждая воину путь к ее семье. Хотя ее ноги отчаянно дрожали, она вздернула подбородок и глянула на него так, словно бросала вызов.

Тело Рейеса напряглось. Оно всегда напрягалось, когда она была поблизости. Прошлой ночью он даже слышал ее запах – молотой корицы и грозы. Часы напролет он потел, пыхтел и до того возбудился, что утром первым делом кинулся выяснять отношения с Мэддоксом, уверенный, что виновницей его жалкого состояния была Эшлин.

Эта девушка была раем и отдохновением для его истерзанных чувств. Она выглядела ухоженной и благополучной. Нежная кожа без шрамов и изъянов, зеленые глаза ярко сверкали. Полные, чувственные губы были созданы для смеха и поцелуев. Если она когда-либо и знала боль, то это ни в чем не проявлялось. Это и привлекло его, пусть он и знал, что романтические отношения ему заказаны.