С помощью Джеппа и его людей мы как следует обыскали подземныеапартаменты. Я лелеял серьезную надежду на то, что мы найдем какие-нибудьважные документы. Например, список особо важных агентов Большой Четверки илишифрованную записку о планах банды – но ничего подобного мы не нашли.Единственной бумагой, отыскавшейся под землей, был тот самый листок, с которымсверялся китаец, диктуя мне письмо к Пуаро. Там были записаны все подробностинашей жизни, даны определения характеров и слабостей, благодаря которым на насможно воздействовать.

Пуаро совершенно по-детски обрадовался находке. Лично явообще не видел в ней смысла, тем более что составлявший записку человек грубоошибся в некоторых из своих оценок. Я указал на это моему другу, когда мывернулись домой.

– Мой дорогой Пуаро, – сказал я, – теперь вы знаете, чтовраг думает о нас. В целом он явно преувеличивает силу вашего ума и донелепости недооценивает мои мыслительные способности, но я совершенно непонимаю, какую мы можем извлечь пользу из этого.

Пуаро противно хихикнул.

– Вы не понимаете, Гастингс, да? Но ведь мы теперь можемподготовиться к новым атакам – мы можем вычислить их методы, зная их ошибки!Например, друг мой, мы будем помнить, что вам следует всегда хорошенькоподумать, прежде чем начинать действовать. И если вы снова встретите рыжеволосуюмолодую леди, находящуюся в беде, вы должны посмотреть на нее… как этопо-английски… с подозрением, так?

Ну да, в записке высказывалось некое совершенно абсурдноеупоминание о моей предполагаемой импульсивности, а также говорилось, что я вособенности чувствителен к чарам молодых леди с названным цветом волос. Явоспринял высказывание Пуаро на эту тему как дурной тон, однако, к счастью, мнебыло чем отразить удар.

– А как насчет вас самого? – возразил я. – Вы не собираетесьизлечиться от вашего «чрезмерного тщеславия»? От вашей «мелочной аккуратности»?

Я цитировал записку и увидел, что мой друг не находит ничегоприятного в этих определениях.

– Но, Гастингс, можно не сомневаться – кое в чем они самисебя обманули! Со временем они убедятся в этом. Мы же кое-чему научились, азнать – это значит быть готовым.

Эта фраза стала в последнее время чем-то вроде девиза Пуаро;он повторял ее так часто, что меня уже тошнило от этих слов.

– Мы кое-что знаем, Гастингс, – продолжал он. – Да, мыкое-что знаем… и это к лучшему… но мы знаем недостаточно. Мы должны узнатьбольше.

– Каким образом?

Пуаро поудобнее устроился в кресле, поправил коробок спичек,который я небрежно бросил на стол, и замер в позе, которая была мне слишкомхорошо знакома. Я понял, что он намерен высказаться.

– Видите ли, Гастингс, мы выступили против четверых врагов;таким образом, мы вступили в схватку с четырьмя совершенно разными личностями.С Номером Первым мы ни разу не вступали в непосредственный контакт – донастоящего момента мы видели только его идеи… и, между прочим, Гастингс, скажувам, что я начинаю отлично понимать ход его мысли… да, это мысль тонкая итипично восточная, и каждый заговор, каждая авантюра, виденная нами, задуманаименно Ли Чанг Йеном. Номер Второй и Номер Третий настолько сильны, занимаютнастолько высокое положение, что в настоящее время недоступны для нас. Тем неменее то, что ставит их вне возможности для нашего нападения, с другой стороны,ставит и нас в безопасную позицию. Они слишком на виду, им приходитсяобдумывать каждый свой шаг. И таким образом мы приходим к последнему членубанды – то есть возвращаемся к человеку, известному нам под именем НомераЧетвертого.

Голос Пуаро слегка изменился, как всегда, когда он говорилоб этой специфической фигуре.

– Номер Второй и Номер Третий могут преуспеть, не сворачиваяс собственного пути, пользуясь своей славой и твердым положением. НомерЧетвертый преуспевает по прямо противоположным причинам – он преуспевает,шествуя путем тьмы. Кто он таков? Никто не знает. Как он выглядит? Тоже никомуне известно. Сколько раз мы его видели, вы и я? Пять раз, не так ли? Но развекто-то из нас может с уверенностью заявить, что узнает его при новой встрече?

Я был вынужден отрицательно покачать головой, подумав о пятисовершенно разных людях, которые, невероятно представить, были одним и тем жечеловеком. Крепкий санитар из сумасшедшего дома, человек в плотно застегнутомпальто в Париже, лакей Джеймс, тихий молодой врач в деле о Желтом Жасмине и,наконец, русский профессор. Все эти люди ничуть не походили один на другого.

– Нет, – безнадежно сказал я, – нам не от чего оттолкнуться.

Пуаро улыбнулся.

– Прошу вас, не стоит предаваться такому отчаянию. Кое-что онем нам все-таки известно.

– И что же? – скептически поинтересовался я.

– Мы знаем, что это человек среднего роста и с волосами икожей не слишком темными и не слишком светлыми. Если бы он был высоким илислишком смуглым, он никогда не смог бы преобразиться в бледного коренастоговрача. Конечно, это детская задачка – прибавить к росту дюйм-другой, как вслучае с Джеймсом или профессором. И точно так же он должен иметь короткийпрямой нос. Увеличить нос посредством искусного грима с накладкой нетрудно, нобольшой нос не скроешь при моментальном преображении. И по той же причине ондолжен быть довольно молодым человеком, наверняка не старше тридцати пяти.Видите, мы уже имеем немало. Мужчина в возрасте от тридцати до тридцати пяти,среднего роста и сложения, владеющий техникой изменения внешности и снедостающими зубами или вовсе без собственных зубов.

– Что?!

– Это очевидно, Гастингс. Когда он был санитаром, его зубыбыли сломанными и потемневшими, в Париже они стали ровными и белыми, зубыдоктора слегка выступали вперед, а у Саваронова были необычайно длинные клыки.А ведь ничто не меняет внешность так сильно, как зубы. Вы понимаете, к чему этонас приводит?

– Не совсем, – осторожно ответил я.

– О таких говорят, что их профессию легко определить полицу.

– Он преступник! – воскликнул я.

– Он знаток искусства перемены внешности.

– Это одно и то же.

– Довольно опрометчивое заключение, Гастингс, и вас едва лиодобрили бы в театральных кругах. Разве вы до сих пор не поняли, что этотчеловек – актер или когда-то был актером?

– Актер?

– Ну разумеется! И его искусство всегда при нем. Теперьрассмотрим тот факт, что существует два типа актеров. Одни полностьюпогружаются в роль, а другие подстраивают роль под свою индивидуальность.Именно из второго типа актеров обычно получаются директора. Они лепят роль подсебя. А актеры первого типа скорее согласятся играть мистера Ллойд Джорджа вразных мюзик-холлах или бородачей на заднем плане в театрах с постояннойтруппой. И именно среди таких актеров мы должны искать наш Номер Четвертый. Онвеличайший артист, и он полностью преображается в каждой из ролей.