Ее янтарные глаза блестят в лунном свете, и в них одна пустота. Боль пронзает мой живот. Мне больно за девушку, у которой отняли ее невинные мечты. Больно за девушку, что с первого взгляда покорила сердце моего отца. Я тоскую по матери, которую никогда не узнаю, и мне больно видеть ее призрак, сидящий передо мной.

– Что ты наделала, глупая девчонка? – прошипела она прерывающимся голосом. – Зачем?

Это слово царапает мое пересохшее горло и резко обрывается. На долю секунды ее страдальческий голос сбивает меня с толку, и я чувствую стыд. Но нет, я не сделала ничего плохого. Да, я поступила глупо, но правильно.

– Я не понимаю… зачем? – едва произношу я.

– Ничем не лучше какой-нибудь шарлатанки. Вот так запросто отдать свои годы… – Она смотрит на алтарь с племенными амулетами рядом с моей кроватью, отказываясь глядеть на меня. – И это невозможно обернуть вспять.

Моя мать всегда держала меня на расстоянии, никогда не обнимала меня. Никогда не рассказывала мне истории в саду. Не будь я так похожа на нее внешне, вполне могла бы сойти за сироту, которую она из жалости забрала с улицы – о чем потом пожалела. Теперь ее непролитые слезы и боль, пронизывающая ее слова, разрывают мое сердце надвое. Часть меня все еще цепляется за надежду, что моя мать заботится обо мне, что она не чудовище, которое похищает детей по ночам.

– Где Кофи? – спрашиваю я хриплым голосом. Я боюсь ответа.

– Ритуал отнял у тебя десять лет жизни, – говорит Арти, игнорируя мои слова.

– Отвечай мне! – кричу я, не в силах скрыть отчаяние. – Где все эти дети?

– Думаешь, я хотела их забрать? – цедит Арти, кипя от злости. – Я заключила сделку. Я не смогла бы ее нарушить, даже если бы захотела. – Когда наши взгляды снова встречаются, ее глаза становятся острыми, а слезы исчезают. Она вновь скрыла все свои эмоции. – Знай я, насколько ужасна эта сделка, я бы отказалась. Но сейчас уже слишком поздно. Скоро все закончится.

Арти выхватывает кинжал из-под кафтана так быстро, что в темноте мелькает серебро. Мои губы дрожат, но из горла вырывается лишь тихий стон. Когда я снова пытаюсь сесть, ее магия удерживает меня на месте. Она прижимает лезвие к моей щеке. Я вздрагиваю, ожидая холода, но металл очень теплый. Кинжал гудит от магии. В рассказе моего отца злой колдун сломал ту девочку из Мулани безвозвратно. Теперь она стала злой колдуньей.

Нет смысла обманывать себя. Она хочет причинить мне вред.

– Глупая, глупая девчонка. – Она наклоняется ко мне – так близко, что от резкого запаха кокоса и меда у меня сжимается желудок. – Это в сделку не входило. Мы очень расстроены, но ты сама во всем виновата. Я тебя предупреждала.

Я не осмеливаюсь заговорить, и от сдерживаемого дыхания у меня болит грудь.

– Я не могу позволить тебе разрушить наши планы. – Арти вонзает нож в простыню. – Все на своих местах. Время уже близко. Тот самый день и час, который предсказал он.

Арти не смотрит на меня, когда говорит. Она снова уставилась на алтарь.

– Оше узнает, – шепчет она. Ее лицо не выражает эмоций. – Мне придется разобраться и с ним.

Магия витает в комнате, но она не приходит ко мне, как бы я ни старалась навязать ей свою волю.

Взгляд Арти скользит по мне, и на ее лице я читаю жалость.

– Так будет лучше.

Хека, пожалуйста, помоги мне.

Мой единственный ответ – тихий стук дождя по крыше.

– Пожалуйста, не надо, – умоляю я.

– Не бойся, я сделаю все быстро. – Она хватает меня за вырез платья и рвет ткань. – Обещаю.

Моя мать собирается убить меня. Она вонзит нож мне в сердце и избавится от моего тела до того, как вернется отец. Что она ему скажет? Произошел несчастный случай?

Я борюсь с ее магией, удерживающей меня на месте. Ее кинжал горит, и отметины на лезвии мерцают в лунном свете. Магия пахнет остро и дико – ничего похожего на искры, танцующие в воздухе. В ней есть что-то очень неправильное, что-то совсем другое. Эта магия ползет по моей коже, ища любые пути попасть в мое тело. Я сопротивляюсь больше, чувствуя отчаянный стук сердца в ушах. Но все бесполезно. Ее магия держит меня железной хваткой. Несмотря на все усилия моего разума, тело даже не пошевелилось.

Фамильяры обращаются в длинные щупальца, приближаясь ко мне, – но даже они держатся на расстоянии от моей матери. Я кричу, когда нож вонзается мне в грудь. Боль пронзает мой живот и конечности. Голос матери снова срывается, когда она произносит заклинание на языке, который напоминает мне пение птиц. Ее крики невыносимы, и я закрываю глаза, слезы текут по моим щекам. Я не могу доверять тому, что она говорит. Но мне становится еще хуже от ее раскаяния. Все эти годы она была такой холодной, такой отстраненной, а теперь делает вид, что заботится обо мне?

Арти вырезает символы на моей груди длинными, медленными движениями. После первого пореза боль притупляется прикосновением ее магии. Кажется, она немного пожалела меня – хотела бы я знать почему. Она бережно обращается с ножом, словно художник, который создает что-то красивое. К тому времени как она заканчивает, магия ее клинка оставляет горячий след в моем теле. Жар поглощает меня изнутри. В моей голове проносится столько сожалений. Столько упущенных возможностей. Я никогда не говорила Руджеку, что хочу только одного – поцеловать его, хотя бы раз. Я недостаточно времени проводила с Эсснай и Сукаром или с бабушкой. А мой отец… ох, Хека.

– Посмотри на меня, Арра, – приказывает Арти.

Мои глаза открываются, повинуясь ее магии.

– Отныне ты связана со мной, своим телом и ка, – говорит она. – Ты никогда не произнесешь дурного слова в мой адрес. Не предпримешь ни единого действия против меня.

Тупая боль поселяется в моей груди.

– Что ты наделала?

– Я сделала так, чтобы ты не смогла разрушить наши планы. – Впервые за долгое время Арти улыбается. – Это мой подарок тебе.

Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, моя мать делает шаг назад и исчезает в тени. Вскоре за ней следуют и фамильяры. Я выползаю из кровати, как только мои ноги перестают дрожать. Пот пропитал мое платье, и я держусь за алтарь, чтобы не упасть. Стук дождя по крыше отдается эхом в моей голове, когда я, спотыкаясь, иду к зеркалу. Я должна увидеть, что со мной стало.

Прохладный ночной воздух покалывает мою грудь, и лунный свет падает на гладкую коричневую кожу. Невозможно. Никаких порезов. Никаких рубцов. Никаких ожогов. Вообще никаких шрамов. Я смотрю в зеркало, и крошечная искорка надежды подчеркивает мое потрясение. Я вполне могла бы отмахнуться от сегодняшнего вечера, как от дурного сна, но мои пальцы свидетельствуют об обратном. Помимо этого, забыть происходящее мне не дает жар, пульсирующий под кожей.

Я провожу пальцем по невидимым кругам, вырезанным у меня на груди, – кругам, которые благодаря стараниям матери никто никогда не увидит. Я чувствую, как магические линии соединяются, не складываясь в окружности. Ощущается как-то иначе. Я снова провожу пальцем по шрамам, на этот раз медленнее, прокладывая путь от более толстых витков внизу к гребню. Когда я это делаю, шрамы вспыхивают мерцающим светом, и я вижу узор. Мой первоначальный шок превращается в ужас от того, что мне открывается.