— Стало лучше?

Я киваю.

— Хорошо.

Она ведет меня обратно в опустошенную гостиную. И подбрасывает ногой облако перьев из подушки, будто маленький ребенок, нашедший сугроб.

— Полли…

Она напрягается, услышав свое имя, и я понимаю, что впервые использую его.

— Да, Эми?

— Откуда ты знаешь мою маму?

Она облизывает губы.

— Нас познакомили общие друзья. Однажды я подумала, что у нее есть ответ на вопрос, с которым я столкнулась. Но оказалось, что я знала ее не так хорошо, как думала. Я пришла сюда, чтобы узнать ее поближе.

Я приподнимаю бровь.

— Вы разминулись.

— О, я не знала, что она больна.

Она кусает внутреннюю сторону щеки и усаживается на подлокотник растерзанного дивана.

— Раньше говорили, что глаза — это зеркало души, ты знала? Конечно, сейчас мы вряд ли сможем посмотреть в глаза твоей дорогой матери, но, к счастью, — она наклоняется и поднимает мамин телефон с пола, куда сама же бросила, — в наши дни телефон, а не глаза — зеркало души.

Я молча смотрю на нее.

— Ну же, только подумай, бессмертный, нестираемый след себя, оставленный в эфире, — что лучше всего подходит под это описание?

— Телефон может рассказать о человеке то, что он сам не вспомнит, — признаю я. — То, чего он не знал или, по крайней мере, в чем не признавался себе.

Она одобрительно трясет телефоном.

— А теперь, с появлением Heartstream, все стало еще плачевнее. Тебе ли не знать.

Я не отвечаю, но это правда. Тот, кому удастся стереть мой след в интернете после моей смерти, будет обоснованно считаться экзорцистом.

— Дело в том, Эми, — и она внезапно уставилась на меня своими кукольными глазами, — я искала и искала душу твоей мамы, не только в ее телефоне, но и в ноутбуке, документах, даже в чертовой набивке подушки, и знаешь что? У нее ее не было!

Я хочу сбежать. Лента или не лента, бомба или не бомба, я больше не могу это выносить, стоя здесь и смотря ей в глаза.

— Поэтому ты здесь, не так ли? — спрашиваю я. — Не ради встречи со мной, а чтобы найти что-то мамино?

И так же быстро, как это произошло, гнев в ее взгляде потух, словно сгоревшая спичка. Она поджимает губы и снисходительно качает головой.

— Встреча с тобой — большой дополнительный плюс, но, признаюсь, если бы это было все, чего я хотела, я бы не стала возиться с жилетом.

Она дергает его за край.

— Зачем он тебе нужен? — спрашиваю я, подавив желание нырнуть за диван. — Буду откровенна, если ты хочешь быть моим другом, как ты все время говоришь, это странный способ заставить меня полюбить тебя.

Улыбка мелькнула на ее губах.

— Говорю же, мне нужно было время, время в твоем доме, которое вряд ли может дать эмоциональная девушка в твоем состоянии странной на вид незнакомке. Я знала, что то, что я ищу, очень хорошо спрятано, и ничего бы не вышло, если бы я притворилась, что проверяю счетчики или что-то вроде того. Так что я пошла ва-банк.

— И что же ты ищешь?

— Я бы с радостью рассказала тебе, — говорит она. — Правда, но ты просто не поверишь мне. И это погубит наши отношения.

«Сильнее, чем держать меня под дулом пистолета и угрожать мне бомбой, громить мой дом и заявлять мне в лицо, что у моей только что умершей матери не было души?» Я хочу спросить, но, судя по серьезному выражению лица Полли, это действительно погубило бы наши отношения еще больше, чем все, что было.

— Попробуй удивить меня…

Я осеклась на середине фразы. Я более или менее привыкла к гулу машин и шуму голосов с улицы, но внезапно все стало громче. Где-то над головой рвут воздух лопасти вертолета.

«Отойдите от здания! — голос настолько громкий, что в зашторенных окнах дрожат стекла. Его эмоции ослаблены электроникой громкоговорителя, но я все еще могу расслышать отчаяние. — Для вашей же безопасности, пожалуйста, разойдитесь».

Полли разворачивается и подлетает к окну эркера. Она раздвигает жалюзи, и я вижу, как бледнеет ее лицо. В заднем кармане джинсов она нащупывает мой телефон, вытаскивает его и бросает мне.

— Позвони им! — требует она. — Скажи им, чтобы ушли!

Кому сказать, чтобы ушли?

Взяв телефон, я чувствую, будто мне вернули недостающий орган. Я нажимаю кнопку «домой», и экран блокировки исчезает. Взгляд падает на иконку Heartstream, охренеть…

570 544 уведомления.

Я открываю приложение. Очень много — слишком, слишком много — сообщений, но это нормально, потому что все они, похоже, являются вариациями одного и того же послания. На самом верху находится сообщение, которое мне прислали более сорока тысяч раз.

Мы идем за тобой, Эм.

Я опускаю телефон. Полли не пытается остановить меня, когда я подхожу к окну. Я встаю рядом с ней, касаюсь пальцами жалюзи, раздвигаю их, прикладываю глаз к щели и фактически задыхаюсь.

Их тут целая армия.

Бритые головы, футболки с воронами, они теснятся на другой стороне улицы, толкаясь и шатаясь, словно живая волна за полицейским оцеплением. На похоронах их было несколько сотен; сейчас их, должно быть, тысячи. Все они пришли ради меня. Чтобы защитить меня.

Я чувствую прилив любви к ним.

Аппликаторы нагреваются, даже слабо потрескивают от нагрузки, передавая всю интенсивность моих эмоций. Через мгновение улица заливается аплодисментами. Краем глаза я вижу побелевшую Полли.

Размытое пятно какого-то движения справа на дороге привлекает мое внимание. Неоновая полицейская лента вспыхивает под уличными фонарями, хлопая краями, порванными под натиском устремившихся вперед тел. Полицейские пытаются оттеснить толпу, но они приехали на вызов с заложником, а не для контроля толпы. На них нет спецодежды, только светоотражающие куртки, и их слишком, слишком мало.

— Разойдитесь! Отойдите, ради вашей же безопасности!

Но никто не слушает человека с громкоговорителем. Рядом со мной искаженное страхом лицо Полли. Дрогнув, ее рука поднимается к коробке у воротника, но затем снова опускается.

— Их так много, — бормочет она. Похоже, она ужасно напугана. — Так много.

Пластиковые бутылки с взрывчаткой, кажется, вот-вот выпрыгнут из жилета прямо на меня. Шесть из них. Я помню шок в голосе офицера из бригады взрывотехников, когда я сообщила ему их количество. Полли сказала, что на ней достаточно взрывчатки, чтобы сровнять с землей Биг-Бен. Толпа приближается. Она теперь в сорока, а может быть, всего в тридцати метрах. Двадцать пять, двадцать…

Все ближе. И ближе. Те люди, которые пришли за мной. Которые следят за моим стримом. Слишком поздно я склоняюсь над телефоном, пытаясь напечатать им сообщение,