этот раз, на удивление, ноги сами несли его в пляс, словно завсегдатая светских балов. Когда оркестр затих, Луцык преклонил перед партнершей голову и коснулся губами ее руки в белой перчатке.

— Are your ready⁈ — раздался до боли знакомый задорный голос откуда-то сверху.

Все задрали головы и увидели, что в воздухе висит круглая сцена, а на ней расположилась группа «The Exploited» во главе с ее бессменным вокалистом Уотти Бьюкэном. Гитарист вдарил по струнам — и понеслось. Узнать песню не составило труда. «Beat the bastards» с одноименного альбома. Откуда ни возьмись, в зале появилась толпа панков. Все как с картинки: ирокезы, помоечки, клепаные косухи, рваные джинсы, пирсинг и татуировки. Начался бешеный слэм. Чьи-то руки подхватили Луцыка и подняли вверх. Его распирало от восторга.

— Punk’s not dead! — заорал он и проснулся.

Светало. Луцык отбросил одеяло, но потом вспомнил, что он голый, и вновь прикрылся. В комнате стояла тишина, все еще дрыхли.

Он резво поднялся с матраса и на цыпочках подошел к двери. К счастью, обе комнаты в доме Майкла имели выход на улицу.

Шмотки сохли на бельевой веревке, натянутой горизонтально между двумя столбами. Луцык снял свой комбинезон, носки, футболку, а вот его белые трусы исчезли. Висели только синие боксеры Кабана.

— Вот ведь скотство! — выругался он, натягивая комбинезон.

Сзади кто-то хихикнул. Он обернулся и увидел рыжую чаровницу. Дочку кузнеца Ванду. Она стояла невдалеке, прикрывая рот ладошкой, плечи девушки подрагивали.

— Я это… как его… — засмущался Луцык.

Ванда еще раз хихикнула и убежала.

«Какая странная девушка», — подумал он и пошел в комнату.

— Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! — принялся будить Кабана.

Тот сонно промямлил:

— Слышь, Гитлер, дай поспать.

— Не дам. А за Гитлера можно и в ухо получить.

— Ну еще минуточку!

— Ни секундой больше. Вставай, одевайся, умывайся и буди девчонок, а я пока прогуляюсь.

— Ты тиран.

— Кто рано встает, тому бог подает. Все, я пошел, минут через десять вернусь.

Несмотря на ранний час, жизнь в Маяковке кипела. Всюду стоял шум-гам: рев скотины, ритмичный звук кузницы, голоса людей. Тут и там суетились коммунары. Мимо прошла седая женщина средних лет, неся на плечах коромысло с ведрами, полными воды. Пробежали два чумазых мальчугана. Один размахивал над головой какой-то дохлятиной вроде кошки, держа ее за хвост. Другой догонял его, крича и улюлюкая. Из-за высокой башни со старинными часами показался Майкл с каким-то тяжелым мешком. Увидев постояльца, он опустил ношу на землю и спросил:

— Уже проснулись?

— В процессе, — сказал Луцык и кивнул на мешок. — Может, помочь?

— Сам справлюсь, — мрачно пробубнил техник, взвалил на спину груз и побрел по своим делам.

Подъехал чернокожий одноглазый мужик верхом на осле.

— Новоприбывший? — поздоровавшись, осведомился наездник.

— Он самый.

— Мое имя Флинт.

— Луцык.

— Странное погоняло.

— Это фамилия такая.

— Странная фамилия.

Флинт ласково почесал осла за ухом.

— Как там Земля?

— Вертится, — равнодушно вскинул плечами Луцык.

— «Пеликаны» еще играют?

— Чего?

— ФК «Ливерпуль», спрашиваю, еще существует?

— Не знаю.

— Да ты, я вижу, не болельщик…

— Нет. Не болельщик, увы.

— Тогда чего ты мне зубы заговариваешь⁈

Флинт брезгливо сплюнул на землю и пришпорил осла. Осел хлопнул ушами и пошел вперед.

Подошел отец Иоанн. Его правая рука была перебинтована.

— Утро доброе, сын мой.

— И вам, святой отец.

— Простите, запамятовал ваше имя.

— А нас вроде и не представляли. Луцык меня зовут.

— Крещеный?

— Мама говорит, что крещеный.

— А какое вам было дано крестильное имя?

— Не знаю… Я не разбираюсь… Меня по жизни Виктором зовут.

— Виктор с древнегреческого означает «победитель». Церковь посещаете?

— Иногда… На Пасху разве только… Кулич освятить и крашенки.

— Значит, вы верующий?

— Ну как сказать… Верю во что-то там…

— Скоро у нас сходка будет, а после нее заходите в храм божий. И друзей приводите…

Подобные разговоры, как правило, не приводили ни к чему хорошему. «Хочешь поссориться с человеком — поговори с ним о религии и политике», — сказал когда-то один умный человек. Эти слова надо бы отлить в граните. Поэтому Луцык перевел разговор на другую тему:

— Что у вас с рукой?

— Крыса укусила, — со вздохом сообщил священник.

— А к врачу ходили?

— К Кеворкяну⁈ Нет уж, я еще хочу пожить на этом свете!

Когда он вернулся в дом, Гюрза ревела в три ручья, а Кабан и Джей ее утешали.

«Рановато я приперся, надо было еще малость погулять», — подумал Луцык, рассеянно почесывая щеку. И пробормотал:

— Гюр… В смысле, Гузель, успокойся. Скоро вернется твой Остап.

— Ты хотел сказать, «Гюрза»? Да? Я знаю, что вы так меня между собой называете! — на секунду прервав истерику, она снова заревела белугой.

— Ну прости, я больше так не буду.

— Она не из-за Остапа расстроилась, — пояснила Джей, ласково поглаживая страдалицу по волосам.

— А из-за чего?

— В туалет хочет.

— Ну так пусть сходит. В чем проблема-то?

— Она боится туда идти.

— А что там бояться? Нормальный сельский туалет системы «очко». Как пел Юра Хой: «Сельский туалет — и лучше кайфа нет. Стоит в саду, сверкая, отражает солнца свет!». Давай, Гузя, подними попку и иди пописай или что ты там хотела…

— Нет! Нет! Нет! Я не пойду в этот туалет! Хочу в другой! — завопила Гюрза.

— Ты что, туалетной мартышки испугалась? — хихикнул Луцык.

— Какой еще мартышки? — испуганно спросила Гюрза.

— Той, которая живет в очке и кусает непослушных детей за попку! — хохотом отозвался Луцык.

— А еще есть фекалоид. Демон из дерьма! Главный убийца ада! — вспомнил Кабан.

Гюрза не поняла шутки и не оценила ее. Зарыдала пуще прежнего, слезы так и брызнули фонтаном из глаз.

— А ну-ка хватит, петросяны хреновы! — прикрикнула Джей. — Прекращайте паясничать! Видите, человеку плохо!

И тут до Луцыка дошло:

— Гузя, так ты что, не ходила по нужде с тех пор, как мы сюда приехали⁈

— Нет.

— Ты же лопнешь! А ну давай шуруй на дальняк!

— Не пойду я в этот ваш вонючий клозет! Сами туда ходите! А я