— Убей! Убей! Убей! — не унимались зрители.

— Ты чего медлишь⁈ — ковыряясь в зубах палочкой, прикрикнул Фунт.

— Я отказываюсь от боя! Делайте со мной что хотите, я не буду с ним драться!

Хотя какое там «драться», Ржавый едва на ногах стоит. Его соплей запросто перешибешь…

— Есть такое слово «надо», Остап. Не усложняй себе жизнь, кончай коммуняку, он все равно уже не жилец, — пояснил Фунт.

— Я готов драться с любым из вас! Но не с ним! — воскликнул Остап.

— А других бойцов нам не подвезли. Так что кушай что дают.

— Сам выходи на ринг, Фунт! Или сдрейфил?

— И выйду, если ты не прикончишь этого хлюпика. Но ружья своего не брошу.

— Так и знал, что ты трухач!

— А что ты хотел? Чтобы я, простой парень из Маяковки, бился на кулаках с чуваком, в которого вселился дух Стивена Сигала? Ищи дураков!

— Я не буду драться.

— Тогда я проделаю в твоих ребрах дыру размером с Карфаген! А твоему бойфренду башку отстрелю!

— Остап, — еле шевеля сухими губами, произнес Ржавый. — Сделай, как он сказал.

— Но я не могу… я не…

— Убей меня.

— Нет!

— Ишь, раскукарекались, петушары! Вы еще, блин, поцелуйтесь! — загоготал Фунт, и толпа разом подхватила и усилила его эмоцию.

— Остап, ты же видишь, что он только и ждет случая, чтобы прикончить нас обоих? — смертник смотрел ему прямо в глаза. — Убей меня, не доставляй удовольствия этому уроду.

— Но я никогда не убивал человека…— по лицу режиссера потекли слезы, оставляя светлые дорожки на покрытым пылью лице.

Ржавый мрачно улыбнулся:

— Это то же самое, что убить зомби, только не так весело.

— Нет… нет…

— Смелее! Только поклянись, что отомстишь за меня.

— Клянусь!

Остап подошел к Ржавому, опустил руки ему на плечи и быстрым движением свернул тому шею.

Остальное он помнил смутно, урывками.

Вот ликующая толпа поднимает его на руки и, скандируя: «Остап — чемпион!», подбрасывает вверх. И еще раз. И еще. Отовсюду слышатся радостный смех и улюлюканье.

Кадр меняется, и вот уже он сидит у барной стойки в пахнущем перегаром и блевотиной кабаке. Похоже, это и есть то самое «Второе дыхание». Чемпион держит глиняную рюмку с каким-то крепким напитком. Кругом куча народа, все пьяны. Люди хлопают Остапа по плечу, жмут руку, поздравляют.

— За победу! Гип-гип ура! — раздается чей-то залихватский крик.

Остап опрокидывает рюмку. Ядерное пойло, сваренное из всего, что может бродить и давать по мозгам, обжигает нутро.

— Как тебе наша самогоночка? Хороша? — весело интересуется кто-то рядом.

— Х-х-хороша, — жадно хватая воздух ртом, мямлит он.

— Шестьдесят пять оборотов — это не хрен собачий! Так, первая пролетела — вторую крылом позвала!

Наливают следующую. Остап снова выпивает. Голова идет кругом, во рту полыхает пожар.

— Можно мне закусить, а? С утра маковой росинки во рту не было.

— Закуски чемпиону!

— Закуски!

— Закуски!

Перед ним появляется блюдо с вареными яйцами. Он разбивает яйцо о барную стойку, непослушными руками счищает скорлупу и откусывает половину.

— Мужик, отвечаю, это был лучший бой, что я видел за всю свою гребаную жизнь! — трясет его за грудки патлатый урка. — Ты настоящая машина для убийств! Отвечаю! За свою жизнь я повидал кучу боксерских матчей, я видел, как Майк Тайсон отправляет в нокаут Ларри Холмса, но твой бой был просто вне конкуренции! Выпьем!

Еще одна рюмка, и Остап расплывается в глупой улыбке. Самогонка бьет по шарам почище Майка Тайсона.

Мосластый дядька с родимым пятном на пол-лица сует в карман Остапу горсть медяков:

— Я поставил на тебя последние гроши! Держи! Это твоя доля. Заслужил.

— Предлагаю тост за нашего пахана! За Крота! — горланит кто-то.

— За Крота! — подхватывают все.

— За Алькатрас!

— Да здравствует Карфаген!

— Ура!

Внезапно Остап со всей очевидностью понял, что не сможет вернуться в Маяковку. Убив Ржавого, он навсегда закрыл себе путь в коммуну. За всей этой стратегией безошибочно угадывалась рука пахана. Крот спланировал расправу над беззащитным коммунаром, и теперь Остап навсегда останется в Алькатрасе.

Впрочем, тревожные мысли рассеялись после очередной рюмки. Он повеселел и настроился на оптимистический лад.

Несколько рюмок спустя он замечает у себя на коленях худющую, как жердь, даму с глазами цвета полинявших джинсов, под одним из которых красуется бланш.

— Пошли со мной. Я подарю тебе свою любовь, чемпион, — нежно шепчет она низким бархатным голосом.

Когда Остап снова приходит в себя, он уже стоит на улице и с мрачным усердием пинает ногами лежащего человека в зеленой робе. Его оттягивают трое мужиков. В ответ один получает в нос, второй — в грудную клетку. Третий капитулирует.

Вдруг кто-то ударяет Остапа сзади чем-то тяжелым по голове. Он оборачивается и видит ту самую худышку. Она стоит, сжав кулак и стиснув челюсть, и невидяще смотрит куда-то вперед.

— Ах ты сука, — тьма застилает его глаза, и он проваливается в пустоту.

Остапу приснился кошмар. Он как будто находился в пустыне и тонул в зыбучих песках. В небе жарко палило солнце, непрерывной каруселью кружились грифы. Горячий сухой песок забил горло, он задыхался.

Очнувшись, Остап с радостью осознал, что это был всего лишь сон. Но стоило сделать малейшее движение, как все тело отозвалось болью. Так похмелье заявило о себе.

Последний раз он так напивался лет пятнадцать назад. С одним приятелем из киноиндустрии.

Они додумались угаситься шампанским, а это коварный напиток. Недаром Антоша Чехонте посвятил ему один свой рассказ-назидание, так и названный — «Шампанское». Там были такие строчки: «Не верьте шампанскому… Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но… подальше от него! Шампанское — это блестящая кокотка, мешающая прелесть свою с ложью и наглостью Гоморры, это позлащенный гроб, полный костей мертвых и всякия нечистоты».

О, как точно сказал классик! На третьей бутылке приятель заснул за столом. Отправив коллегу на такси, режиссер продолжил квасить в одну харизму. В тот день в Остапа словно вселился бес. За буйство его выгнали из двух кабаков, а в третий не пустила охрана, так как клиент был уже на