рогах. Он взял несколько бутылок искрящегося напитка и продолжил квасить на улице. По такому случаю Остап познакомился с кучей народа. Кто только к нему не подходил: рядовые менеджеры, вышедшая в тираж поп-дива из восьмидесятых, бывший браток из Ореховской группировки, уличные музыканты, элитные жрицы любви и их привокзальные товарки… И в качестве вишенке на торте — бомжи.

Очнулся он в отделении полиции без денег и с убитым в хлам телефоном. А еще какой-то шутник написал ему на лбу черным фломастером: «Вперед, „Анжи“!»

Надо ли говорить, что после пьянки наступила расплата в виде жесточайшего похмелья. Это был просто мега-бодун! Если бы Танос мог испытывать похмелье, то оно бы напоминало тогдашнее стояние Остапа. Его трясло, как пригородную электричку, постоянно рвало, а голова болела так, словно ею накануне играли в регби. Короче, все как в песне Майка Науменко «Похмельный блюз»:

Вчера напился пьян, не помню, с кем и где.

Вчера опять напился пьян, не помню, с кем и где.

Всю ночь во рту резвились кошки

И слон топтался в голове.

У-у-у! Как мне не по кайфу такой голяк!

У-у-у! Как мне не по кайфу такой голяк!

Пойду и выпью пива —

Пусть станет мне ништяк.

Правда, тогда пить пиво Остап не стал, памятуя, что опохмел неизбежно ведет к запою.

А вот что делать сейчас?

Он осторожно приподнялся и огляделся по сторонам. Обнаружил, что находится в тесной комнатушке с серенькими стенами и потолком. Из мебели здесь имелась только кровать, на которой Остап и лежал. Из окошка бил утренний свет.

Беглое ощупывание себя показало, что кости, кажется, целы. Ужасно болел затылок. Там обнаружилась немаленькая шишка. Если бы Остап был сейчас на Земле, то непременно проверил наличие мобильника и бумажника…

— Ну хоть какая-то польза от пребывания на Карфагене, — вслух огласил он свою мысль.

На нем были только трусы. Приподнявшись на кровати, стал глазами искать одежду. Не нашел. Зато увидел стоящую рядом с кроватью крынку с водой. Одним глотком осушил посудину и мысленно поблагодарил человека, спасшего его от утреннего сушняка.

Вскоре явился и сам благодетель. Не кто иной, как Фунт.

— Держи, Николь простирнула твои шмотки, — он бросил на кровать ворох одежды.

Остап вроде бы должен был злиться на Фунта. Но решил отложить свой гнев на потом. Важнее было разобраться в сложившейся ситуации.

— Что еще за Николь? — спросил он, напяливая комбез.

— Баба, что звезданула тебя по башке.

— Та, которая с фингалом?

— Она самая!

— А саданула она меня знатно, — Остап потрогал шишку на затылке.

— Скажи за это ей спасибо.

— С чего вдруг?

— Ты вчера нажрался, как дурак на поминках, стал на людей кидаться. Чуть раба насмерть не зашиб. Мужики пытались тебя унять, но ты на них буровить стал. Ну Николь не растерялась и тебя вырубила. Если бы не она, болтаться бы тебе в петле.

— В Алькатрасе что, есть смертная казнь?

— Есть, конечно. Тут тебе не Маяковка. Предумышленное убийство у нас карается высшей мерой. И неважно, кого ты пришил, урку или раба.

— Но я же… Убил Ржавого.

— На ринге можно, — Фунт отмахнулся, словно это было в порядке вещей.

— Тяжелая у вашей Николь рука. А с виду не скажешь. В ней же от силы два мосла и кружка крови. Чем это она меня огрела? Трубой?

— Рукой, — хихикнул урка.

— А такое ощущение, что меня задел крылом самолет, идущий на посадку.

— Ну не у одного тебя есть суперсила. У Николь железные кулаки.

— Железные? Что, прямо отлитые из железа?

— Это я фигурно…

— Фигурально, — поправил Остап.

— Ну да, точно так. Я своими глазами видел, как Николь на спор кулаком отправила в нокаут буйвола.

— А не брешешь?

— Отвечаю.

— Ну надо же! Настоящая Женщина-Халк!

— Кто-кто?

— Здоровенная зеленая баба с сокрушительным ударом и вздорным характером.

— О, это точно про нее! Баба-гром! С ней шутки плохи.

— Николь, кажется, вчера ко мне приставала…

— Это она может. Слаба на выпивку и на передок.

— Если Николь такая сильная, то откуда у нее фингал? Она что, с Кинг-Конгом махалась?

— По пьянке на столб налетела. С ней такое часто случается.

— А с какого перепугу она мои шмотки постирала?

— Николь прачкой работает. Ну и в качестве извинения за вчерашнее.

Непослушными руками Остап застегнул молнию на комбинезоне:

— А ботинки мои где?

— Вон, в углу стоят.

Сфокусировав взгляд, он и в самом деле увидел там свою обувь.

— Ты, кстати, у меня на хате, — гордо сказал Фунт.

— Я так и понял.

— Нравится берлога?

— Просто огонь. Только мебели маловато.

— Люблю, когда места свободного много.

Остап привстал, сделал пару шагов и пошатнулся. Подумав, вновь присел на кровать. Травма вкупе с титаническим похмельем давали о себе знать.

— Что, плохо со вчерашнего? — проницательно заметил урка.

— Очень. Страдаю.

— Так я мигом тебя подлечу! — в руке Фунта, как по волшебству, возникла глиняная поллитровка.

— Э, не, я не опохмеляюсь.

— Да мы по чуть-чуть.

— У меня сотрясение. Врачи запрещают.

— Где ты здесь врачей увидел?

— Мой врач живет вот здесь, — Остап ткнул себя пальцем в лоб. — И он говорит, что при сотрясении пить вредно.

— Умеешь ты словечко завернуть, в натуре. Сразу видно образованного человека с Земли. Давай по маленькой, а?

— Я же ясно сказал, нет.

— Не ради пьянства окаянного, а токмо пользы для! — высокопарно произнес соблазнитель.

Остап посмотрел на бутылку, потом на потолок, на Фунта. Снова на бутылку, опять на потолок, на Фунта. И капитулировал:

— Ну только если по капушке.

— По граммулечке! Заодно и о делах перетрем.

— А посуда есть? Или из горла будем глушить?

— Момент.

Гостеприимный хозяин поставил бутылку на пол, забрался под кровать, откуда вылез, держа в руках две деревянные рюмки и здоровенную картофелину в мундире.

Первая рюмка, как водится, пошла колом. Похмеляющегося чуть не вывернуло наизнанку, кишки словно лавой обожгло.

— Не пошло? — заботливо спросил Фунт, протягивая кусочек картофеля.

Страдалец кивнул и жестом отказался от еды.

— Тогда сразу по второй, чтобы первую протолкнуть! — возвестил урка и вновь наполнил рюмки.