волнения он не потерял головы, то, взяв у Партюрье письмо, опустил его в почтовый ящик, висевший в трех шагах, на углу улицы. Кажется, чего проще, но где тут было помнить о почтовых ящиках!

В 9 часов 40 минут обед для отъезжающих еще не был готов. Какое безобразие! Наберитесь терпенья, твердил Блаз, который после долгих интриг раздобыл еще одну мишленовскую карту. Хоть Фаро и зубодер, а все-таки не оставлять же его в чужом краю с голыми руками и даже без всякой карты. А наши повара и в самом деле зловредная публика!

Наконец-то! Принесли суп. Половина одиннадцатого. Скорей, скорей! Поторапливайтесь! Ишь ты, аптекарь! Какой быстрый! Что ж нам, давиться прикажешь? А кстати, получили от начальства инструкцию, как держать себя с населением? Надо бы иметь ее под рукой… Пошлите за ней в канцелярию. Словом, то одно, то другое, и выехали только после полудня. В первой машине рядом с водителем — доктор Блаз, в последней — дантист. Партюрье — в третьей машине, которую вел Манак. В трех остальных начальства не было, и поэтому там шел спор из-за передних мест: никому не хотелось сидеть внутри машины — оттуда в дороге ничего не увидишь. По решению Партюрье, довольно пристрастному, во второй машине, которая шла позади Блаза и впереди Партюрье, рядом с водителем сел Морльер, а в четвертой — Жан де Монсэ. В пятой машине впереди посадили санитара, чтобы не оказывать студентам слишком явного предпочтения. В последнюю минуту Давэн де Сессак что-то крикнул. Колонна остановилась. В чем дело? — У ваших людей есть неприкосновенный запас? — Ну, конечно, есть!

Поехали. Небо очистилось — в первый раз с начала весны совершенно голубое небо. Партюрье всех заразил своим беспокойством: а вдруг мы опоздали? Хорошо еще, что дорога свободна. Беспрепятственно домчались до Солема. В городе стояли войска. Интересно, кто такие? Ага, Североафриканская дивизия. При выезде из города пришлось остановиться, пропустить колонну грузовиков. Партюрье в нетерпении вылез из кабины, прошел к головной машине, но она вдруг тронулась. Партюрье рысью побежал к своей машине. Морльер крикнул ему: — Это тот самый Солем, где аббатство? — и не услышал ответа, который бросил ему на бегу Партюрье. Но Манак, запуская мотор, пожал плечами: — Спутал ты, парень. То аббатство называется Телемское. — Уже в Кенуа начались задержки. Прежде всего надо было явиться к командиру разведполка. А где он — никто не знал. Остановили машины. Блаз, сопутствуемый Партюрье, вступил в переговоры. Остальные глазели. Хорошенький городок. Как и везде, старинная башня с часами. Жаль, что нет времени осмотреть город… — Полковник? Да он давно умчался вперед. Теперь он уже в Бельгии. Но если вам требуется какое-нибудь начальство, езжайте мимо госпиталя и сверните влево от ворот, слышите, влево! — и там в «нижнем городе» найдете генерала. — Какого генерала? — Нашего командира дивизии Гревиля или генерала Приу. Если все сейчас двинулись, то и штаб кавалерийского корпуса должен быть тут. — Врачей принял генерал де Сабран. Он устроился в богатом доме, где ему отвели уютный кабинет с широким окном в сад. На столах лежали бумаги, офицеры выслушивали распоряжения, у подъезда дежурили мотоциклисты… — Это кто там? А, лекари, которые идут с разведполком? Полк уже выступил. Вам дали маршрут? Ну, счастливый путь, господа, я вас не задерживаю.

— Чем он командует, этот генерал Сабран? — Не знаю, — ответил Блаз, — каким-нибудь кавалерийским соединением. У него был брат, — покончил с собой из-за Дианы Нетенкур, кажется, в 1912 году. — Партюрье вытаращил глаза, — сразу видно, что не парижанин!

Ого, это уж не шуточки! Идут танки! Валансьенская дорога дрожит под тяжелыми сомюа. Говорят, это быстроходные танки. В-40 ходят медленнее, поэтому их пустили по боковым дорогам, чтоб не задерживать продвижения войск… Эх, сколько времени потеряно!.. — Ничего, будем обгонять их… — Когда колонна останавливается, санитарные машины, пользуясь случаем, объезжают ее и мчатся вперед. Сколько от Кенуа до Валансьена? Нам бы лучше было двинуться через Бавэ и выехать к Монсу! Нет, брат, раз указан маршрут — никаких изменений. Чудак Партюрье! Воображает, что мы туристы, отправились путешествовать! Разумеется, заезд в Кенуа — это порядочный крюк. А для чего, спрашивается, сделали его? Представиться полковнику? Да он нам вовсе и не нужен. И Блаз втихомолку честит главного врача. Верен себе, такой-сякой! Даже в день вступления в Бельгию и то лижет пятки начальству.

В Жанлене дорога освободилась — танки свернули на Мобеж. Наконец добрались до Валансьена. Было около двух часов дня. Сколько времени ухлопали, а проехали всего сорок пять километров. Тащимся, как черепахи… Нам бы теперь следовало уже быть в Экоссине и оставить там зубодера. — А сколько еще до Экоссина? — В Валансьене остановились на какой-то площади, недалеко от вокзала. Город совсем опустел. Регулировщики направляют движение колонн. Все небо обложено тучами. Жан де Монсэ, выйдя из кабины, смотрит на карту, которую Блаз и Партюрье разостлали на капоте головной машины. — Вот тут выедем на главную дорогу. Ехать нам до этого места осталось около… да, километров шестьдесят–шестьдесят пять. Ну, двинулись. Значит, до Экоссина не успеем добраться засветло… Да, наверняка придется и часть ночи прихватить, — после Экоссина еще восемьдесят километров ехать… и даже с гаком. Ведь надо и Партюрье довезти…

Жан опять усаживается в машину рядом с Бланшаром. Разговаривают они мало. У обоих есть на то причины. Бланшар уже давно не получал вестей от Полетты, то есть от нее самой. Правда, в конце апреля пришло письмо из Сен-Любена от ее родителей. Для старушки-бабушки написать письмо — немалый труд. Но все же она водила ручонкой своего внука Мондине, и они вдвоем написали: «Мамочка тибя цилует». Значит, все благополучно! Это самое главное. Если бы Полетта знала, куда нас отправили! Что нам cyлит этот поход в Бельгию? А Жан озабочен письмом, которое он получил третьего дня. Письмо от матери. Странное письмо. Видно, что мать потрясена, испугана. Боялась, не знала, как написать об этом своему мальчику в армию. Сперва Жан ничего не понял: что же случилось с Ивонной? «Большие неприятности, но написать о них яснее не могу». Конечно, у него сразу же мелькнула мысль: Робера взяли, но нет, — мать писала: «Я сначала думала, что у нее с мужем неладно, мы ведь этого ждали. Но Гайяр чувствует себя хорошо, он сейчас, должно быть, в твоих краях. А вот у Ивонны