за моим.

— За твоим?..

— Моя сила. Ты видела ее, Сакура-чан. Я джинчурики. Джинчурики Кьюби.

— Н-наруто…

— «Акацуки» ищут таких, как я. Пока я здесь, наша деревня в опасности. Если пойду искать Сараду и Саске — всем будет только лучше, знаешь. Только баа-чан… — он крепче сжал кулак. — Баа-чан этого не понимает, даттэбайо!

Глава 109. Слишком мягкий

109

«Ты должен стать хищником, мой мальчик. А хищник никогда не останавливается. Никакого милосердия! Не смей. Милосердие — это химера. Оно отступает перед бурчанием в голодном брюхе, перед жаждой в пересохшей глотке. Ты всегда должен голодать и жаждать, — барон погладил своё жирное тело над поплавками. — Как я».© Фрэнк Герберт

От оранжевого неба весь мир изменил краски и казался теплым. Сарада с Орочимару стояли на скале и смотрели вниз. По равнине, словно муравьи, метались люди. Ровно тысяча. С отважными боевыми воплями они бросались на невидимого противника и тут же падали как подкошенные. Саске действовал молниеносно. Невооруженным глазом засечь его передвижения можно было лишь по искрам солнца на гладкой поверхности клинка.

— Вот она, сила Учиха, — сладким голосом произнес Орочимару.

Сарада покосилась на него и спросила ревниво:

— Почему вы не устроите мне такого испытания?

— Зачем тебе? Ты же не планируешь убивать Итачи. И не претендуешь стать моим сосудом.

Зато вы, скорее всего, претендуете сделать меня своим сосудом.

— Да и я в любом случае отдал бы предпочтение Саске-куну.

— Это почему?

— Твоя мать не Учиха, Сарада.

— И что это меняет? Шаринган мне от отца передался.

— И посмотри на свои очки.

Сердце защемило.

Это не из-за мамы. Это все Мангеке…

— Твоим глазам чего-то не хватает, — рассуждал Орочимару. — Потому зрение и продолжает падать…

Чего-то не хватает…

Чувствовать себя вторым сортом после Саске давно стало нормой. Несмотря на регулярные спарринги друг с другом, Саске и Сарада отдавали предпочтение своим областям. Отец тренировал боевые техники, а Сарада все остальные. Ее больше интересовали высокотехничные гендзюцу, разного рода фуинзюцу, медицина и яды.

Последние пятеро солдат кинулись на Саске с отчаянным воплями и секунду спустя рухнули на землю.

— Ладно, идем к нему, — сказал Орочимару.

Они спрыгнули со скалы вниз и пошли между тел… живых тел. Сарада ожидала увидеть горы трупов, но каждый человек, к которому она присматривалась, оказывался жив. Раненые шевелились, стонали и дергались, однако все они были живы. Орочимару покачал головой, будто собирался отчитывать Саске, как провинившегося ребенка.

Саске воткнул в землю свой Кусанаги и, широко расставив ноги, сидел на спине одного из поверженных врагов — мускулистого двухметрового бугая.

— Это все? — в голосе Саске мелькнуло разочарование.

— Ни царапины... Впечатляет, — хмыкнул Орочимару. — Однако ты не убил ни одного из них. Ты все еще зелен. И слишком мягок.

«Было бы за что ругать», — мысленно фыркнула Сарада.

— Я хочу убить кое-кого другого.

Орочимару бесцеремонно пнул раненого мужчину, валявшегося поблизости, и тот со стоном откатился к ногам Саске.

— Если не станешь бессердечным, никогда не победишь Итачи.

Саске поднялся, опираясь на меч.

— С ним я буду бессердечен.

Он отправил в ножны меч, сверкнувший на солнце, развернулся и пошел куда-то в сторону заката. Орочимару покачал головой и направился в другую сторону — ко входу в убежище. Сарада осталась одна на оранжевой равнине, полной раненых. И думать не стоило о том, чтобы вылечить их всех. Да и люди были неблагодарны, она уже поняла это по своим подопытным.

Сарада дождалась, пока Орочимару скроется за скалой, и бросилась догонять Саске.

За несколько лет жизни бок о бок с отцом Сарада успела свыкнуться с мыслью, что Итачи необходимо убить. Воспоминания о дяде были зыбкими и неоднозначными, в то время как рядом все это время находился Саске, у которого не возникало ни малейших сомнений, что Итачи — зло.

Саске умел быть убедительным. Вот только Сарада знала о дяде больше. Ей было интересно: что сказал бы папа, если бы знал то же, что и она? Жаль, что ему нельзя было рассказывать ни о клане, ни о Мангеке, ни о своем настоящем происхождении. В такой бред никто бы не поверил.

— Чего идешь за мной?

— Итачи… Ты уверен, что все о нем знаешь?

Отец резко остановился.

— С чего такие вопросы?

Сарада взглянула на него уже смелее.

— Он не убил тебя в ту ночь. И в гостинице не убил, хотя мог. И меня тоже… Почему?

Лицо Саске скривилось в ненавидящую гримасу.

— У него свои мотивы.

— Какие?

Он двинулся дальше.

— Куда ты идешь?

— Не твое дело.

— Черт, да сколько можно? Эй, Саске! — она снова догнала его. — «Свои мотивы»… Что за мотивы? Расскажи.

— Тебя это…

— …касается! — перебила Сарада, предвосхищая его ответ. — Вечно одно и то же. «Не твое дело», «тебя это не касается». Касается! Я такая же Учиха, как и ты! А Итачи такой же мой родственник, как и твой!

Саске фыркнул.

— Поняла, что сказала вообще? Он мой брат. А для тебя он кто?

— Он мой… — начала Сарада и сникла.

…дядя.

— То, что он тебя тренировал, ничего не значит.

— Саске!

— Что? — он тоже понемногу выходил из себя. — Что? Хочешь знать, почему он оставил меня в живых?

— Да!

— Потому что я был слаб. Вот почему!

— Какой в этом смысл? — нахмурилась Сарада.

— Посмотри вокруг.

Сарада косо взглянула направо, налево. Кругом лежали раненые.

— Какой в этом смысл? — спросил Саске ее же словами.

— Ты проверял свою силу.

— Он делал то же самое. Уничтожая наш клан, он проверял свою силу. Вот только я, в отличие от него, оставил всех в живых, потому что не собираюсь быть таким, как он. Покуда… покуда это возможно.

Он отвернулся.

— Я был слаб. Убить меня ничего не стоило, — добавил он уже спокойнее. — Итачи это было неинтересно. Куда интереснее было дождаться, чтобы я вырос в достойного соперника. И я клянусь, это дорого ему обойдется.

Сарада часто заморгала и стянула очки. Глаза пекли от слез, а яркий рыжий