Я вспомнил, что Пророк называл Другого «Кеттерли», и открыл букву «К».

Там нашлось восемь записей. Первая была на странице 187 Дневника № 2 (бывшего Дневника № 22).

Д-р Валентайн Эндрю Кеттерли. Родился в 1955 г. в Барселоне. Вырос в Пуле, графство Дорсетшир. (Кеттерли – старинный дорсетширский род.) Отец – полковник Ранульф Эндрю Кеттерли, военный и оккультист.

Валентайн Кеттерли учился у Лоренса Арн-Сейлса, затем получил место научного сотрудника на кафедре социальной антропологии Манчестерского университета.

Женился на Клеменс Юбер в 1985 г. Развелся в 1991 г. Двое детей. В 1992-м Кеттерли уехал из Манчестера и получил место преподавателя в Лондонском университетском колледже. В июне того же года написал в «Таймс» письмо, где публично обличил Лоренса Арн-Сейлса, обвиняя его в том, что он злонамеренно обманывал студентов, пичкая их псевдомистицизмом и сказочками про иные миры. Кеттерли призвал Манчестерский университет уволить Арн-Сейлса. (Что и было сделано, однако лишь в 1997 г., когда Арн-Сейлса арестовали за незаконное удержание человека.)

В последующие годы Кеттерли отказывался отвечать на вопросы об Арн-Сейлсе.

Вопрос: стоит ли связаться с Кеттерли и проверить, не скажет ли он что-нибудь мне? Живет где-то в районе Шафтсбери-парка[*].

Задание для себя: подготовить список вопросов к д-ру Кеттерли.

Я снова читал привычную мешанину слов, имеющих четкий смысл, и слов, значенье которых темно, – если они вообще что-нибудь значат. Я с интересом отметил новое появление загадочного «Шафтсбери» (и узнал, что оно пишется несколько иначе, чем я услышал, и без дефиса).

Я вернулся к Указателю, чтобы найти следующую запись, и тут заметил некоторую странность. Оставшиеся записи – всего семь – шли одна за другой. Последние десять страниц Дневника № 22 и первые тридцать две Дневника № 23 были целиком посвящены Кеттерли.

Я открыл Дневник № 2 (бывший Дневник № 22). Последние десять страниц – те самые, нужные – отсутствовали; остались только оборванные края у самого корешка. Я открыл Дневник № 3 (бывший Дневник № 23) – то же самое. Первые тридцать две страницы со сведениями о Кеттерли были вырваны.

Это чрезвычайно меня озадачило.

Кто мог вырвать страницы? Пророк? Он очень не любит Кеттерли. Возможно, он по злобе уничтожил записи о своем враге? Или 16? Она ненавидит Разум и Знания. Быть может, она также ненавидит Письмо, ибо через него Знания передаются от одного человека к другому. Нет, вряд ли. 16 прибегла к Письму, чтобы оставить мне длинное сообщение. Да и в любом случае как бы Пророк или 16 нашли мои Дневники? Они (как я уже объяснял) хранятся в сумке, спрятанной за Статуей Ангела, застрявшего в Розовом Кусте, в северо-восточном углу Второго северного Зала. Это одна Статуя из тысяч, из миллионов. Откуда он или она знали бы, где искать?

Я сидел и думал долгое время. Я не помнил, чтобы вырывал эти страницы. Но кто еще мог их вырвать? И я уже убедился, что не помню многих событий. Не помню многое из того, что делал сам (например, писал эти страницы). А значит, я мог их вырвать.

Но если я вырвал страницы, то что с ними сталось? Куда я их дел?

Я взял клочки, которые нашел в Восемьдесят восьмом западном Зале, и разложил некоторые перед собой, чтобы получше рассмотреть. На одном – угловом – стояло число 231. Это был номер страницы из Дневника № 2.

Быстро – почти лихорадочно – я принялся складывать обрывки. Примерно тридцать записей относились к периоду, который я обозначил «15 сентября 2012 г. – 20 декабря 2012 г.». Самая длинная из них была озаглавлена: «События 15 ноября 2012 г.»

Я пришел к нему в середине ноября. Был пятый час, холодные синие сумерки. День выдался непогожий, фары машин дробились на пиксели дождем, асфальт пестрел коллажем из мокрых листьев.

На подходе к дому я услышал музыку. Реквием. Под Берлиоза я нажал кнопку звонка и стал ждать.

Дверь открылась.

– Доктор Кеттерли? – спросил я.

Передо мной стоял высокий худощавый мужчина на шестом десятке. Красивый. Голова аскета с высокими скулами и лбом. Глаза и волосы темные, кожа смуглая. Залысины, но небольшие. Аккуратная, чуть заостренная бородка. Проседь в бородке заметнее, чем в волосах.

– Да, – сказал он. – А вы Мэтью Роуз Соренсен.

Я подтвердил.

– Заходите, – сказал он.

Помню, что запах дождя, пронизывающий улицу, не исчез в прихожей, а как будто усилился; в доме пахло дождем, облаками и воздухом – безграничным пространством. Пахло морем.

Что было очень странно для многоподъездного викторианского дома в Шафтсбери-парке.

Он провел меня в гостиную. Все еще звучал Берлиоз[*]. Кеттерли прикрутил звук, но музыка оставалась фоном нашего разговора: саундтрек катастрофы.

Я снял сумку с плеча и положил на пол. Кеттерли принес кофе.

– Насколько я знаю, вы ученый, – начал я.

– Был ученым, – чуть устало объяснил он. – Лет пятнадцать назад. Сейчас я частнопрактикующий психолог. Научный мир меня не принял. У меня были неправильные идеи, неправильные друзья.

– Как я понимаю, сотрудничество с Арн-Сейлсом не прибавило вам симпатий со стороны коллег?

– Именно. Люди по-прежнему думают, будто я знал о его преступлениях. Это неправда.

– Вы с ним видитесь? – спросил я.

– О господи, нет, конечно! Уже лет двадцать. – Он раздумчиво глянул на меня. – А вы говорили с Лоренсом?

– Нет. Разумеется, я ему писал. Однако он пока отказывается со мной встречаться.

– Похоже на него.

– Я думал, может быть, он не хочет со мной говорить, потому что стыдится прошлого.

Кеттерли коротко, невесело хохотнул.

– Вряд ли. Лоренс ничего не стыдится. Он просто все делает назло. Если кто-нибудь скажет «белое», он скажет «черное». Если вы говорите, что хотите с ним увидеться, он не захочет вас принять. Вот такой он.

Я поднял с пола сумку и достал дневник. Помимо нынешнего дневника, со мной был предыдущий (к которому я обращался почти каждый день), указатель к дневникам и пустая тетрадь, в которой я собирался начать следующий (нынешняя была исписана почти до конца).

Я открыл нынешний дневник и начал писать.