машина проехала под камерой к ее дому. Моя – нет. А его проехала. Вот…

Звягин неожиданно испытал странное опустошение. Ощущение зарождающегося азарта и ожидания чудес словно высосали из него по капле. Он почувствовал себя обманутым. И виноват в этом был Поляков. Он вернул его в начало лабиринта, по которому он уже блуждал три с половиной года назад. Ведь были уже и многочисленные проверки. И очные ставки. И перекрестные допросы. И поквартирные и домовые обходы тоже были. А про таксопарк вообще говорить нечего. Он лично туда ходил, как на работу.

И снова-здорово?

– Тимофей, – заговорил он вкрадчивым голосом. – Я понимаю твое желание во всем разобраться и обелить свое имя, но руководствоваться показаниями взбалмошной особы, бегающей от мужика к мужику, невозможно. Я не могу принять на веру ее слова! Она два года молчала и вдруг созрела для откровений? Как-то сомнительно…

– Товарищ подполковник! – перебил его Поляков, заходив перед ним туда-сюда. – Но его машина въезжала во двор Ивановой в вечер ее убийства! И это не три с половиной года назад. Это вот прямо – почти вчера!

– Пусть так. Но его машина не могла стоять на той самой остановке – в километре от твоего дома – в вечер исчезновения твоей девушки.

– Ну почему, почему?! – громко воскликнул Тимофей, привлекая внимание прохожих.

Он глянул с тоской и обидой и, понизив голос, переспросил:

– Почему?

– Потому что Климов вез твою девушку на автомобиле, принадлежащем таксопарку. Ты сам это знаешь. – Звягин глянул на парня с укором. – Зачем вот сейчас все это снова начинать, майор?

– Но это не значит, что на его машине не мог ехать кто-то другой?

– Кто, например?

Звягин хотел демонстративно глянуть на часы, намекая на занятость. Но вспомнил, что забыл их на раковине в ванной, когда утром брился.

– Я не знаю, – с отчаянием проговорил Тимофей. – Это надо у него спрашивать. Но к Ивановой он мог и сам наведаться. Вы проверяли его алиби? На тот момент он еще не лежал в больнице…

Если Климов убил Иванову, то, получается, именно он убил и женщину, обнаруженную на берегу, чья личность уже установлена. А как он, где и когда с ней пересекся? Где заливал кислотой тело несчастной?…

В кабинет Звягин вернулся поскучневшим. И едва не выругался с порога, заметив, каким расстроенным вдруг сделался Хромов.

– Ну! Что? – Подполковник сел за свой рабочий стол. – Скажи еще, что ты ошибся и это не ее ДНК была в базе данных больницы…

– Ее, товарищ подполковник, – неожиданно перебил его Хромов, откидываясь на спинку стула с тяжелым вздохом. – Но на этом все!

– Что – все? – не понял Звягин.

– На этом ее следы теряются. Я не нашел нигде упоминания о ней. – Взгляд Хромова сделался еще тоскливее. – Придется туда слетать, товарищ подполковник.

Звягин с опаской глянул на оконный проем. Облака застыли белоснежными кляксами в небесной голубизне. Ветер прекратился.

– Хорошо. Оформляй командировку. С начальством я улажу. А я, пожалуй, съезжу в соседнюю область, где пятнадцать лет назад была прописана наша Милена Озерова.

Глава 19

Она никогда не воровала у детей. Ни из их тарелок, ни из игровой комнаты, ни из их спален и душевых. Дети – это святое, считала она все восемнадцать лет, которые проработала в детском доме заведующей. Они не виноваты, что судьба так жестоко обошлась с ними, лишив их семьи и дома. Некоторым, как она считала, даже повезло здесь оказаться. Потому что в тех условиях, из которых их выдергивали службы опеки, не выжили бы даже бродячие псы. Ни еды, ни одежды, ни игрушек, ни учебников. Оказавшись здесь – у нее, эти привыкали особенно быстро. И уходить даже не хотели. И редко сбегали. А вот те, кого судьба забрасывала в детские дома по страшному стечению обстоятельств, бывали проблемными. Как вот тот мальчишка, что ковырял сейчас прутиком чужие куличики в песочнице.

– Витя, отойди от песочницы. Это девочки сделали, зачем ломаешь? – высунувшись из окна, громко крикнула Александра Сергеевна Волкова.

Он глянул на нее исподлобья и отошел, но не сразу. Сразу подчиниться было ему не по силам. Он был гордым и высокомерным.

– Мальчик из очень хорошей и обеспеченной семьи. Но жаль, что семьи не стало, – вручая ей Витю, вздыхала сотрудница службы опеки. – Отец погиб в аварии, мать не нашли. Он ее давно из дома выгнал. А мачеха отказалась стать опекуном. И так бывает…

Ой, ей ли не знать, что бывает еще и не так! А и пострашнее! Ей впору мемуары писать о своих воспитанниках.

– Александра Сергеевна, пару накладных надо подписать.

В ее кабинет просочился бухгалтер Вениамин. Воспитанники называли его Веником. И это было недалеко от истины. Постоянно растрепанный какой-то. То штаны рваные на кармане. То локти в пыли. Волосы в беспорядке даже после стрижки.

– Что за накладные?

Она требовательно шевельнула пальцами. Схватилась за бумаги и тут же принялась внимательно просматривать длинные столбцы наименований и цифр. Она и сама никогда детей не обворовывала, и никому не позволит этого сделать. Веник, к слову, был уже четвертым бухгалтером на ее веку. Пока удерживался от соблазнов.

Она подписала бумаги, выпроводила его взглядом из кабинета. Села в узкое старое кресло у окна. И прикрыла глаза. Зрение в последние месяцы стало безжалостно ее подводить. Доктор посоветовал снизить эмоциональные нагрузки. А как такое возможно, если она с работы попадала в зону боевых действий. Воевали ее новый муж и ее сын. Поле брани могло быть любым: ванная с мокрыми полотенцами на полу, кухня с оставленной на столе посудой, телевизор в гостиной. Причем нагадить мог любой из них, а другой предъявлял претензии, совсем упуская из памяти, что сам так же шкодил день назад.

Она устала. От них обоих. И иногда мечтала о коротком тихом отдыхе где-нибудь на побережье. Чтобы ни души вокруг. Никого, кроме чаек.

В кармане зажужжал телефон. Звонил муж.

– Да, – нехотя ответила Александра. – Что опять случилось?

Они сейчас как раз оба были дома: ее новый муж и ее родной сын.

– Этот засранец снова оставил включенным газ под чайником, Саша! И ушел! А чайник визжал минут пять.

– А выключить не судьба? – поинтересовалась она, закатив глаза.

– Так я спал!

– В Москве скоро полдень, дорогой, – напомнила Александра.

– Ты как хочешь, а я буду искать квартиру. Я так больше не могу, – завел он старую песню.

– Ищи, – неожиданно ответила она. Впервые так ответила. – Наверное, так будет лучше для всех.

– А ты? –