– Как ты можешь такое! Я нарочито все это время немылся.

– Зачем?

– Чтобы быть достойным.

– Кого?

– Тебя, конечно. Быть достойным когда-то пойти с тобойрядом.

Олег принюхался к себе, задрал руки, ноздри его раздувались,как у нюхающей дичь собаки.

– От меня тоже такой смрад?

Колоксай развел руками:

– Нет почему-то. Но я знаю, отшельники и мудрецы, чтобыдостигнуть совершенства, не моются годами. А то и всю жизнь. К нам заходилодин… После его ухода две недели окуривали дворец благовониями, но его благочестиепересилило. Пришлось новый дворец строить… Видать, высшего совершенства достиг!

Он говорил убежденно, глаза сверкали, весь выпрямился, взорустремлен вдаль, и Олег спросил без всякой надежды:

– Аламандрит, конечно же, не достал?

Колоксай оскорбленно вскинул красивые брови:

– Как это? Разве я не за ним ездил?

– За ним, но…

– А почему такое сомнение в моих силах?

– Да ты вроде бы ударился в поиски истины… по-своему,конечно, – признался Олег. – А ежели искал в пещерах или в чаще…

– Ну вот еще, – оскорбился Колоксай. – Яискал ее, как и должен искать царский сын и воин – с мечом в руке. Аламандрит,конечно же, отыскал, добыл, привез.

Барвинок видела, как глаза волхва зажглись, явно хотелспросить про этот непонятный аламандрит, но пересилил себя и поинтересовалсякак бы вскользь:

– Но как тебе… там во дворце, не было несколько…странновато? Ты же заехал туда… когда уже искал истину?

– Они меня не поняли, – ответил Колоксай спрезрением. – Сказано же, простые люди! Хоть и цари. Зажимали носы,двух-трех вынесли… У жены царя была собачонка, мне сразу не понравилось…Издохла! Больно нежная. Но аламандрит в моей седельной суме. Так, говоришь, ужеможно мыться?

– Можно – не то слово, – сказал Олег счувством. – Ты должен мыться, даже если начнется пожар, война или нападутсоседи. Долго мыться! И хорошо.

Суровый, как берег северного моря, Колоксай с достоинствомпоклонился. Глаза его сверкали мрачным блеском подвижника. Он понимал, как иОлег, что заставить себя мыться настоящему мужчине, тем более – герою, кудатруднее, чем не мыться месяцами.

– И этот обет выполню! – повторил он.

Он вытащил из потертой кожаной сумки завязанный в узелокплаточек, пальцы кое-как распутали веревочку. Барвинок вытянула шею, стараясьне пропустить мгновения, когда на свет появится нечто особо драгоценное, витязьнаконец развернул сверток, и она разочарованно прикусила губу.

На ладони героя сиротливо горбится, сознавая своюникчемность, камешек, серый и невзрачный, таких у Олега на груди с десяток, но,едва волхв взял его в руку, сразу засветился, засиял дивными красками. Онаахнула, там выдвинулись грани, превращая голыш почти в алмаз, нет, в бриллиант,затем чистый свет стал зловеще розовым, пурпурным, багровым, сменился недобройлиловостью, как на закате солнца, и наконец стал абсолютно черным, дажеполыхающие отблески жаркого солнца погасли на его гранях.

– Это он, – произнес волхв задумчиво. Он протянулКолоксаю, тот принял бережно в обе ладони. – Береги! Пока у тебя, ничегозлого не случится.

– Буду беречь, – пообещал Колоксай.

– Не убирай даже на ночь, – предупредилОлег. – Ты не землепашец, а сын могущественного царя! Врагов у тебябольше, чем думаешь. Здесь, одинокий и в чужой стране, ты в большейбезопасности, чем когда вернешься в свой дворец. А сейчас езжай!.. Еще успеешьспасти друзей. Помни, доблестный Мизгирь уже висит над пропастью…

Колоксай круто повернул коня.

– Спасибо!

Он сразу пустил в галоп, волхв некоторое время смотрелвслед, потом лицо омрачилось, он повернул коня в сторону дороги.

– Поехали. У нас работа не такая… красивая.

– Зато и не такая пахучая, – возразилаБарвинок. – Тоже мне, искатель истины!

Олег поинтересовался мирно:

– А ты знаешь, как ее искать?

– Ну… нет…

– Тогда не тычь пальцем в тех, – посоветовалон, – кто ищет.

Она сказала независимо:

– Люди все разные, потому истина у каждого своя. Искатьобщую для всех – глупо.

Он кивнул.

– Ну… считай так, если тебе удобнее… ребенок.

Она сказала сердито:

– Так опровергни!

Он ухмыльнулся:

– И не подумаю.

– Почему?

Он сдвинул плечами:

– Может, сама догадаешься?.. Нет? Ну и ладно.

В спину дул, подгоняя нетерпеливо, сильный ветер, нес травуи листья, поднимал высоко в небо, где те порхали и метались, как встрепанныеворобьи в драке. В глубоком небе очень медленно, но неостановимо ползут плоскиеоблака, их грани не просто горят, а искрятся, выдавая спрятавшееся за нимияркое солнце.

Олег время от времени бросал на них задумчивый взгляд, лицостановилось все отрешеннее.

Барвинок не вытерпела, спросила:

– Что, будет дождь?

Он покачал головой:

– Нет.

– А что? Гроза?

– Нет, – ответил он снова.

– Так что? Буря?

Он повернул голову и оглядел ее внимательно.

– С чего ты решила?

– Ты так смотришь на небо!

Он хмыкнул, она внутренне съежилась от его снисходительноговзгляда, но расправила плечики и посмотрела с горделивой снисходительностью кпримитивности мужчин.

– На небо, – проронил он, – смотрят… гм… нетолько ради погоды.

– А зачем еще?

Он сдвинул плечами.

– Ну, как тебе объяснить, чтобы подоступнее. Можно, кпримеру, любоваться звездами и луной, если ночью, а днем – облаками. Простолюбоваться. Можно, опять же к примеру, предположить, что настоящая жизнь где-тотам, очень высоко, а мы все ходим по дну мирового океана. Видишь, вверху вотплывут льдины…

Она поежилась, мгновенно представив себя на дне океана,мокрой и почти утопшей.

– Это облака! – возразила она гневно. – Ивообще… где ж тогда твоя вода?

Он повел рукой вокруг:

– Здесь. Мы едем в ней. Только есть вода тяжелая, в нейплавают рыбы, а есть легкая, в ней плавают птицы и стрекозы. В легкой плаваютнамного быстрее, мы говорим – летают. Понимаешь, если бы не было этой воды, онибы все попадали! Как рыбы упадут на дно, если убрать воду.