– И что?

– А вот смотри…

Он дождался, когда муха полностью исчезла в пасти хищника,вдохнул и пошел снова так же размашисто-неторопливо. Конь послушно шел за ним,как утенок за мамой.

Она поторопилась его обогнать, чтобы идти рядом с волхвом, ане с его конем. Волхв прокладывал путь через камыши, как большой крупный кабан,весь в себе, Барвинок так и не дождалась ответа, решила, что ее вопрос слишкомсложен для прямолинейных мужчин, спросила то, что проще:

– Мы не заблудились?

– Нет, – ответил он коротко.

– Но вроде бы ты взял резко влево!

– Так надо, – ответил он коротко.

Она некоторое время шла молча, но любопытство сверлило дырув желудке, наконец возмутилась:

– А чего вдруг? Что-то увидел?

– Да.

– Что особенного?

Он буркнул, не оборачиваясь:

– Ничего особенного не заметила?

– Нет, конечно!

Он фыркнул, как большой боевой конь:

– Еще бы.

– Почему с таким сарказмом?

– Вот если бы там были разложены сережки, кольца,брошки – ты бы запомнила их хоть тысячу, верно?

Она бросила в спину:

– А ты хочешь сказать, что на противных мокрых червяковсмотреть интереснее?

Камыши остались сзади, дальше берег ровный, даже кустыисчезли, только низкорослая трава до самой воды. Волхв шагает широко, ноБарвинок всякий раз отставала, хоть и верхом, но спохватывалась и пускала конярысью.

Он всматривался в берег, взгляд его то и дело скользил поводе, но вдруг волхв повернулся к маленькой рассерженной женщине и посмотрел нанее с веселой насмешкой.

– А ты не догадываешься, – спросил он с непонятнойинтонацией, – что тот червяк не должен хватать мух?

Она удивилась:

– Почему? Кто ему запрещает?

– Не знаю, – ответил он загадочно, – ктозапрещает, но у этого червяка вообще не должно быть рта.

Она изумилась всерьез:

– А как же он ест?

– Никак, – ответил он хладнокровно и, не дожидаясьее очередного вопроса, понятно какого, объяснил занудно: – Он вообще не ест.Выползает из воды, обсыхает на солнышке. Потом высохшая шкура лопается, из неевыползает стрекоза. Да-да, все эти стрекозы раньше были этими червяками. Вотстрекоза уже и жрет этих мух! Да так жрет, что непонятно, как столько в неевлезает…

Она замолчала, ошарашенная, откуда он такое знает, мужчиныничего мельче коровы не замечают, а этот червяков рассматривал, странныйкакой-то, но на юродивого не похож, хотя иногда и кажется странствующимдурачком, но частенько в его движениях проскальзывает нечто такое, что перед еевнутренним взором тут же мелькают в бешеном темпе дворцы, троны, короны, дивныезвери…

Далеко впереди на берегу реки из-за веселой зелени деревьеввыступил добротный деревянный дом в два этажа. Бурный ручей бежит в трех шагах,но прежде, чем влиться в реку, падает с небольшого обрыва и старательно крутитбольшое деревянное колесо с широкими лопастями.

По мере того как водяная мельница приближается к ним, всесильнее пахнет свежестью мелкой водяной пыли и цветами. Барвинок рассмотрелавокруг дома пышные ухоженные клумбы. Цветы все яркие, свежие, над ними порхаютбабочки и стрекозы, гудят толстые шмели. Вообще дом выглядит очень новеньким ичистым, словно только что срублен, вычищен, а хозяева все еще любуются своейработой.

– Заглянем, – коротко бросил волхв. Добавил,мрачно усмехнувшись: – Когда живут так счастливо, не откажут в кружке водыпутникам.

Она сказала недовольно:

– При чем тут счастливо или несчастливо? Доброта отэтого не зависит.

Подумав, он кивнул с тяжеловесностью быка.

– Хоть и женщина, а права. Бывает, бедняк всем делится,а богач прочь гонит…

Двери приближались, Олег уже приготовился постучать, но тамоткрылось. В темном проеме появилась коренастая фигура мужика с немалымживотиком. Он смотрел с интересом и, как сразу определила Барвинок, спредельным доброжелательством.

– Вечер добрый, – сказал Олег, – вот идеммимо…

– …но нехорошо, – прервал хозяин, – если пройдете,не заглянув! Заходите, моя жена быстро накроет стол. Да и переночевать у насесть где, а то уже ночь надвигается.

Барвинок покосилась на небо, до ночи в самом деле рукойподать, самое время перевести дух в чистой горнице, все-таки не женское дело трястисьна конской спине, пусть даже в удобном седле, хотя она может улыбаться иуверять всех, что это женское занятие и что они это умеют делать не хуже вконецобнаглевших без всякой меры мужчин.

– Спасибо, – ответил Олег, и снова она удивилась,как тепло и сердечно может звучать его обычно суховатый и равнодушныйголос. – Это кстати. Вон моя женщина с коня валится.

Она чуть не завопила, что она вовсе не его женщина, ни одинмужчина не посмеет такое сказать, да как он решился такое брякнуть, но успелаподумать, что вдруг это он сказал нарочно, этот волхв чуть ли не единственныймужчина на свете, чьи мысли и желания словно за высокой каменной стеной.

Хозяин перевел взгляд на нее, она слабо улыбнулась и вдругощутила, что в самом деле выдохлась до крайности, тело гудит, ноги налилисьчугуном, а конь под нею какой-то весь неудобный.

– Меня зовут Власом, – сказал хозяин. –Слезайте, у нас найдется и для коней зерно.

Он хотел сойти с крыльца и помочь ей слезть, но Барвинокбурно запротестовала, она не слабая женщина, а по меньшей мере достойнаяспутница, хотя она не спутница вообще-то, а сама по себе человек, все умеющий вдороге.

Олег наблюдал насмешливо, как она слезла и под оценивающимивзглядами мужчин быстро достала сумку с овсом и подвесила к конской морде.

– Помочь расседлать? – спросил хозяин. –Седло под вами тяжеловато. Не женское.

Как будто существуют женские, подумала она сердито. Мужчинысебе захапали весь мир. Все подстроено под них…

Она промолчала, когда мужчины позаботились обо всем остальном,все-таки иногда удобнее, что ни говори, быть женщиной.

Олег набросил поводья на крюк коновязи, кивнул в сторонуручья:

– Место удобное… Всегда мечтал быть мельником!

Хозяин улыбнулся:

– Скажу честно, жизнью доволен. Хотя и не мечтал молотьзерно. Но… пришлось, и не жалею.

А Барвинок сказала льстивым голоском:

– Завидую, кто вот так натыкается на счастье!

Мельник взглянул на нее остро, на секунду запнулся сответом, затем широко улыбнулся.