У одной из безликих дверей стояли люди.

«Охрана», — поняла я.

Нас впускают внутрь без вопросов. Затаив дыхание, я жду, когда передо мной откроют дверь. Я чувствовала, что Максим совсем рядом, и не ощущала здесь угрозы для себя.

Пока Басманов не склонился и не шепнул мне на ухо совсем не утешительные слова:

— Без истерик, Полин, — предупреждение, не иначе.

Я зажмуриваюсь, отгоняя от себя липкий страх. А в следующую секунду бросаюсь к брату, обхватывая его безвольное туловище и прижимая к себе.

— Максим! — не узнаю свой крик.

Боже…

— Максим? — хриплю снова.

Онемевшими от страха руками я подняла его голову. Максим открыл глаза и посмотрел на меня, но… взгляд его словно смотрел сквозь.

Мои руки дрогнули.

Без истерик…

Без истерик!

Без истерик?!

Я закричала, испугавшись собственного крика. И меня тут же схватили.

Дьявол схватил.

Я разозлилась со слезами на глазах.

— Да пошел ты к черту, Басманов!

Жестокие руки пытались скрутить меня, обездвижить. Распахнув губы в немом крике, я впилась в мужскую руку и сцепила на ней зубы.

— Твою мать… Полина!

Басманов чертыхнулся и отпустил меня. Хотел схватить вновь, но я отшатнулась и вновь закричала.

— Не трогай меня! Не трогай!

Лишившись опоры, я вновь упала на пол. И схватилась за тело брата, как за спасительный круг. Слезы из глаз полились градом, когда я увидела его губы — на них застыла алая кровь. Распахнув глаза, я осмотрела его лицо и тело и поняла, что он дышит.

И лишь тогда смогла выдохнуть.

Смогла задышать.

Несколько ссадин и синяков — все было не столь страшно, чем я ожидала того увидеть. Не так больно, чем того обещал мокрый холодный подвал.

Максим сидел на деревянном стуле посередине комнаты. Его тело было сгорблено, он очень устал.

Ведь его мучили, пока я наслаждалась вместе с его мучителем.

Его пытали, пока я улыбалась на яхте.

Над ним издевались сильные мира сего, пока я была в объятиях одного из них.

Ненавижу!

Уже сейчас — ненавижу!

С остервенением я вытираю слезы со своих холодных щек. Забываю про разбитые коленки и обнимаю брата. Кажется, при виде меня он начал приходить в себя.

— Полинка?

— Максим!..

Он улыбнулся, но тут же поморщился. Больно это сейчас — улыбаться.

— Тебе очень больно? Ты можешь дышать? Ты не голодный?!

Вопросы сыпались из меня градом. Я обхватила лицо брата и приблизилась к нему близко-близко. Осторожно прибрала растрепанные грязные волосы, пригладила.

— Все хорошо, сестренка.

Голос брата хрипит, и мне совсем не верится в то, что все хорошо.

Я плачу, выуживая из кармана влажные салфетки. С любовью и слезами вытираю его лицо — лицо в поту и крови. Я никогда не забуду это, Басманов. Никогда.

Видимо, Басманов не в состоянии находиться столь близко рядом с моей ненавистью, поэтому он решает оставить нас с братом вдвоем.

— Ненавижу, — цежу сквозь зубы, но бережно вытираю лицо брата.

— Спасибо… свежо так стало, — Максим едва улыбнулся, — можешь еще глаз протереть? Туда кровь затекла…

— Конечно… конечно… — шепчу, шмыгая носом.

Я уверена, что мы на прослушке, поэтому обдумываю все, прежде чем что-то сказать. Не думаю, что у меня есть много времени.

— Карина беременна, — шепчу я первым делом, — ты знал? Ты знал, Максим?!

Максим кивает. Ему сложно говорить, но я и без слов все понимаю. Опустив взгляд ниже, я нахожу причину его хрипов. На шее брата следы от удушья.

И с одним из этих зверей и добровольно целовалась.

Я подарила богу войны кулон… и попросила себя беречь, боже!

Будь ты проклят, Басманов!

— А про письмо? Про шифр знал? Неужели ты хотел… — я сбиваюсь растерянно и с болью.

Неужели брат мог сбежать?

Максим перебивает, отчаянно качая головой:

— Я бы не поступил так с тобой, с нами! Веришь мне, Полин? Я и прочитать письмо не успел: только догадался о шифре и пару строк тайных увидел… прочитал лишь, что она беременна. Ты в ванную ушла, а они дверь тихо вскрыли и меня забрали. У Басманова были ключи от нашей квартиры.

Я тихо всхлипываю. Внутри все холодеет от страха.

Откуда у Рустама ключи? Сделал дубликат?

Я зажмуриваюсь и бросаю окровавленную салфетку на пол. Достаю еще одну и начинаю вновь оттирать кровь с его лица и шеи. Цепляюсь за плечи Максима, к его шее прислоняюсь, целую в щеки.

— Брат, братишка, — скулю тихо, — прости меня…

— Кому и стоит просить прощения, так это мне, — хрипит Максим, — все началось с нас с Кариной. Но скоро все закончится, и ты сможешь…

— Не закончится! — кричу я, начиная рыдать, — не закончится! Я спасу тебя, слышишь?! Спасу!

— Ты Эльдара еще не знаешь, Полинка. Я не дотяну до конца июня. Грохнут…

— Нет! Нет! — кричу, сжимая брата в своих руках, — замолчи, слышишь?! Какого черта ты сдаешься?! Ты мой старший брат!

— За такое голову отрубают. А со мной еще возятся, думают о чем-то, — вздыхает Максим, — ты иди, Полинка. Ты сбегай… Как мы хотели, помнишь?

Я резко прислоняю палец к его разбитым губам.

— Т-шш… тихо, Максим.

Я осматриваюсь вокруг. Поломанные кирпичи, старые полуразвалившиеся плиты, сырые углы. Когда-то здесь был завод, теперь — одни развалины. На окнах решетки, да и сами окна настолько маленькие, что в них только кошку протолкнуть можно.

Я закрываю глаза от безысходности.

— Полинка… иди ближе, — просит Максим.

Я послушно приближаюсь и обнимаю его. Макс тяжело дышит, хочет что-то мне сказать. А я с болью понимаю, что сегодня отсюда выйду только я. Басманов схватит за руку и затащит в свой автомобиль, а мой брат останется здесь — дальше мучиться.

Но я же любимая конфета дьявола, и в моих силах сделать все, чтобы скоро отсюда выбрался и Максим.

— Я не сказал им… о тебе… — шепчет Максим в самое ухо, — я лучше сдохну, чем позволю ему привязать тебя этим…

Я утираю слезы и обнимаю Макса.

В приступах боли он не раскололся. Дал шанс мне на жизнь. На бегство.

Он не сказал, для кого действительно покупал тест. Не сказал Басмановым, что я беременна.