— Макс… — шмыгаю носом, желая разрыдаться прямо здесь, — Макс, я не знаю, что мне с этим делать.

— Не говори ему, — шевелит губами Макс.

Я слышу его едва, но сразу понимаю, что брат хочет мне сказать. Он советует скрыть это от Басманова.

Я зажмуриваюсь, заставляя сердце сжаться в приступе агонии.

— Он погубит. И тебя, и его…

— Т-шш, — вновь заставляю его молчать, прикладывая палец к израненным губам.

Я поняла тебя, Максим. Он погубит и меня, и ребенка. Ты прав.

— Пусть пытают меня до конца жизни, но я не выдам тебя, — Максим морщится от боли.

Я почти не слышу его слова, читаю лишь по губам. Так безопаснее.

И перед тем, как дверь начинает страшно скрипеть, я успеваю прочитать по губам следующее:

— Лучше сама сделай аборт… иначе это сделает он. Поверь мне.

Рустам приближается. Нещадно, неумолимо. Я впиваюсь в ледяную ладонь брата и целую его пальцы, как безумная. Слезы застилают мне глаза, но я до последнего трогаю кожу брата, его тело, его живое тело.

А он продолжает шевелить губами:

— Или беги, слышишь? Найди Андрюшку Пантелеева, он тебе денег даст… это друг детства мой… Пантелеев. Запомни.

Закрываю Максиму рот ладонью. Он привязан спиной к двери и не видит приближение врага, а я все вижу. И заставляю брата молчать.

А еще имя запоминаю. Андрей Пантелеев. Пантелеев…

Я обнимаю Максима дрожащими руками. Он еще рядом со мной.

Он живой.

Я говорю с ним, и никого роднее у меня нет.

— Как Каринку их семья отправит туда… и тебя не пощадят, сестра, — успевает шепнуть Максим.

Пока сверху не раздается голос бога войны:

— Почему притихли?

Я поднимаю зареванные глаза и пустым взглядом обвожу фигуру Басманова.

Если раньше я металась от действия к действию, то теперь понимаю: выход один. Максим говорит правду, и права на ошибку у меня нет.

Он свою сестру не пощадил, а меня — тем более.

Ведь богу войны — дети не нужны.

— Довольно. Вставай, Полина.

Не дожидаясь ответной реакции, Басманов хватает меня за плечи. Ставит на ноги, придерживает. Вот только ноги меня совсем не держат, и в глазах от резкого подъема темнеет.

— Я ведь говорил: без истерик… — краем сознания чувствую ярость Басманова.

А тем временем сильные руки уводят меня от обессиленного брата, который давно простился с жизнью. Но я отчаянно пытаюсь не забыть главное: Андрюшка Пантелеев, друг детства, он поможет…

Я удивлена: в машине бога войны есть музыка. И она даже хорошо звучит. Только эти строчки никак не подходят нам. Не в той ситуации, в которой мы оказались.

Мы давно друг друга не греем.

Наоборот, меня колотит не по-детски, с таким давлением в космос точно не возьмут. Руки бьет такая дрожь, что если вдруг Рустам коснется меня, то напряжение в салоне взорвется на мелкие частицы.

— Родная…

Он решает заговорить. Первым.

Я удивлена, бог войны. Удивлена.

— Либо война, либо я, — рушу я все его надежды, — Волгоград или я. Кровная месть или я.

— Довольно! — цедит, оставленный без шансов.

Рустам тяжело вздыхает. Он начинает злиться, и я тоже.

— Либо я твоя, либо ты убийца, — продолжаю самозабвенно.

Считаешь, что я много на себя беру?

Но ты же не думал, что я прощу тебе это?

Что буду также целовать, словно влюблена в тебя беззаветно?

Ведь ты выберешь войну. Волгоград. Кровную месть выберешь, тем самым став убийцей.

— Ненавижу, — шевелю губами, выдавливая хрип.

— Это война. И я в ней не командир…

— Ненавижу тот день, когда ты и твоя сестра появились в нашей жизни, — продолжаю с презрением.

— Я всего лишь солдат… — Рустам тоже не тормозит в выражениях.

— И тебя ненавижу. Кем бы ты ни был на своей чертовой проклятой войне — солдатом или командиром… Презираю тебя, Басманов!

Удар по рулю был подобен выстрелу. Я вздрогнула.

Машина затормозила резко. До соприкосновения моей головы с лобовым стеклом оставались сантиметры.

— Закрой рот, Полина! Иначе…

— Больные у тебя сюрпризы, Рустам. К брату на свиданку сводил… болючие твою сюрпризы! Ты просто зажрался властью, Басманов. И видеть я тебя больше не хо…

Я вскрикиваю. И голос мой — монотонный, равнодушный — прерывается на полуслове.

От боли в щеке. От жара после прикосновения мужской ладони к моему лицу.

От сильных пальцев точно останутся следы — так крепко он сжал мою челюсть, заставив повернуться в его сторону. Из моих глаз брызнули слезы, и тогда пальцы Басманова заскользили по влажной коже щек — к губам. И сильно сжали нежную кожу, заставляя, наконец, замолчать.

Больно слышать такое от родной, правда?

Я бы сказала тебе это еще и еще, тысячу раз!

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

И ни за что не прощу, если мой брат не останется жив.

Но сказать у меня ничего не получается. И звука выдавить не могу — так сильно он губы пальцами сжал.

— Закрой рот, пока я не занял его чем-нибудь другим, — предупреждение, не иначе.

В этом весь бог войны.

Он ослабил хватку, и тогда я выпалила:

— Это все, чем ты можешь меня удержать? Силой? — усмехаюсь ему в лицо.

И тогда его рука отталкивает меня к двери. Сильно, быстро, резко.

Я ударяюсь затылком о стекло, а руки хаотично ищут выход. Нащупывают ручку, тянут на себя. Я почти выпадаю из машины, царапая голые коленки, но быстро поднимаюсь на ноги и подрываюсь к подъезду.

Он привез меня домой. Сам. Точно все кончено.

— Стоять!!!

Рык Басманова был способен разбудить весь двор. Спальный район, старая пятиэтажка — слухов будет немерено. Я залетаю в подъезд и бью ладонью по кнопке лифта, но двери так и не распахиваются.

Бегу на третий этаж, почти задыхаюсь. Следом движется он. Я чувствую это. Спиной чувствую, ногами дрожащими, руками, что бьются о перила в приступах агонии. Тело действует на инстинктах, и я чудом достаю ключи из кармана и даже погружаю ключ в дверной замок нашей с братом квартиры.