Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но на этом все.
Я не успеваю.
Жесткое тело прижимает меня к двери. Почти толкает, вжимает — до боли и искр в глазах. Я кричу, пока мужская ладонь не накрывает рот.
Это конец.
Басманов озверел. И у меня нет шансов.
— Лучше молчи, — звериный шепот, не иначе.
Я прикрываю глаза. Горячие слезы вытекают из них, огненное дыхание обжигает мужскую руку. Рустам чертыхается, заталкивая меня в квартиру. В мою… в нашу с братом квартиру. Это все, что у нас осталось.
— К черту иди… — выдыхаю из последних сил, — ни за что с тобой не буду! Силой брать придется, — выплевываю я.
— Будешь… будешь! И без силы будешь, поняла? А брат твой виновен. И все на этом! — рычит он без остановки.
Я резко поворачиваюсь к зверю и, не думая о последствиях, замахиваюсь.
Тотчас же квартиру оглушает звук пощечины.
И биение моего сердца, готового вылететь из груди.
А в следующую секунду лопатки обжигает боль — так сильно он накинулся на меня, так сильно приложил к стене. Я охнула, и все мое нутро откликнулось на эту адскую боль. С широко распахнутыми глазами я глотала воздух, пытаясь прийти в себя.
Пока зверь упивался своими эмоциями.
Я взбесила его. Распалила. И получила расплату.
До меня не сразу доходят его слова. Болезненные слова:
— …будет делать аборт! Так решила семья! А твой брат свидетель позора! Не жилец!
— Мой брат — человек! — кричу в ответ, набрав в легкие побольше воздуха, — как вы можете?! Это племянник твой, это ребенок твоей сестры!
Черты мужского, ранее красивого лица искажаются в безумии. Рот Басманова полуоткрыт в страшном оскале. Рустам склонился надо мной, как хищник над ланью.
— Я не всевластен! Есть глава семьи, Полина, и тебе придется это понять и принять!
— Свою дочь ты бы тоже на аборт отправил? — усмехаюсь горько.
Басманов молчит, свирепо глядя мне в глаза. Грудь его тяжело вздымается, дыхание обжигает мои губы.
Вот и ответ.
Ответ отца моего ребенка.
А от следующей мысли в своей голове я торможу. Замолкаю. Перестаю сопротивляться.
И со смиренным взглядом опускаюсь на колени. Молча и покорно.
Бог войны ведь любит покорность.
— Что ты делаешь? — хрипит он сверху.
Без чувств и эмоций я касаюсь холодного металла — пряжки ремня. Расстегиваю его в прострации, находясь не здесь, а где-то далеко. Рядом с кожаным ремнем я натыкаюсь на кобуру, а в нем наверняка лежит тяжелый пистолет. Он порождает воспоминания. Наша первая встреча, затем клуб… как давно это было.
Дрожащими руками я опускаю молнию ширинки и неумело касаюсь пояса нижнего белья. И лишь тогда я поднимаю взгляд, упираясь в тьму его глаз.
Сейчас это произойдет.
— Я все сделаю. Я готова. Ты хочешь этого?
В ответ раздается звенящая от напряжения тишина. И тяжелое мужское дыхание.
Я облизываю пересохшие губы, приспускаю ткань белья и медленно беру в ладонь окаменевший орган. Холодные руки будто коснулись твердой лавы — так горячо было держать его член в руках.
— Я прошу лишь спасти моего брата. Я на все готова, Рустам. Ты ведь этого хотел — подчинения беспрекословного, чтобы на коленях… да? Ты все можешь, и я… молю тебя.
Не оставляя себе времени на раздумья, я открываю рот.
И с плотно закрытыми глазами подаюсь вперед, смыкая губы на каменном возбуждении. На большом и твердом члене.
Сверху тотчас раздался то ли хрип, то ли стон.
И Рустам на секунду подался вперед, даруя надежду на то, что все можно исправить. И будто бы обо всем можно попросить.
А затем возбужденный дьявол резко хватает меня за волосы и силой поднимает с колен. Едва пощечину мне не влепляет — такая ярость написана в его глазах.
Я с опозданием закашлялась, и в глазах образовались слезы.
— На все готова, говоришь? Завтра к моим врагам член сосать пойдешь? М?!
Рустам взбешен. Его каменный член упирается мне в живот, пугая и лишая самообладания. Мужчина возбужден и не удовлетворен, но еще больше он зол. Это адская смесь и опасная.
Но я не понимала, что я сделала не так.
Отпустив меня, Рустам яростно начал справляться со штанами. Затем с ремнем. И, смерив меня уничтожающим взглядом, сказал:
— Я бы хотел от тебя раскрепощенности по любви. А не для продажи. Да и без опыта ставки не предлагай, все равно откажут.
После его слов хотелось сгореть дотла.
Или хотя бы помыться, чтобы смыть с себя грязь его слов и произошедшего.
— Ненавижу, — хриплю я, облизывая губы, — пошел ты к черту, Басманов!
— Я вижу, ты не смирилась, — голос его звучит жестко, — так что советую Басмановым не переходить дорогу. В органы дорога тоже заказана. Побереги себя, Полина. И живи дальше.
«И живи дальше…».
Дьявол. Дьявол во плоти.
— Иди к черту! — закричала я.
С остервенением вытерев губы, я уперлась руками в мужскую грудь в попытке сдвинуть железо. Чудом мне удается вывернуться из его лап, и тогда я сбегаю из коридора. Под его чертыхания злые сбегаю, лишь бы не видеть его надменно-жалостливое выражение лица.
Лишь бы подальше…
Бог войны! Дьявол!
А на кухне я хватаю тарелку. Одну за другой. Одну за другой я бросаю в Басманова, который последовал за мной подобно хищнику за жертвой.
Но он явно не ожидал.
Не ожидал, что я безумна.
Впрочем, как и он. Казалось бы… мы ведь друг друга стоим.
Но теперь между нами стоит смерть. И множество осколков. Какая по счету посуда летит в Басманова?
Пятая тарелка, шестая. Я кричу, угрожаю и не позволяю Басманову приблизиться к себе. После того, как я стояла перед ним на коленях, не позволю больше… никогда.
— Твою мать! Ты чего творишь?!
Плевать, который час ночи.
Плевать на соседей.
В моих глазах не слезы, а кровь. Не мольба к дьяволу, а бешенство. Ненависть.
Смахиваю волосы со вспотевшего лба и кидаю очередную тарелку, не глядя. Та звонко разбивается на осколки всего в нескольких сантиметрах от Басманова.
Так тебе!..
— Иди прочь! Проваливай, дьявол! Проваливай!
— Дура! — рычит в ответ, — бешеная, ненормальная!
— Зато ты не бешеный… — летит еще одна тарелка, осколки которой на этот раз задевают Басманова.