ей дарили сильные мира сего. Рассмотреть своими масляными взглядами ту, которую богачи могли уложить в постель. Я была не певицей, а диковинной зверушкой.

В камине треснуло полено.

– Что еще я могла сделать? Ничего. Поэтому я продолжала петь, а после выступлений предлагала себя тем, кто мог заплатить больше других. Я усвоила их манеры, научилась говорить на их языке. Мне удавалось вытягивать из них солидные суммы и потчевать прессу более или менее выдуманными историями о своих похождениях. Но однажды утром меня скрутила сильная боль в животе. Я упала на пол, не в силах дышать. Мое тело как будто разорвалось надвое.

Ее взгляд скользнул к двери. На кухне огромная эбеновая рука мягко постукивала по спинке младенца.

– К счастью, в моей жизни незадолго до этого появился Люпен. Он сразу понял, что со мной происходит, и тут же отправился искать акушерку. Через час родилась ты.

Колетт подавила рыдания. Мадемуазель Вера подошла к ней и взяла за руку. Она была полна решимости продолжать, несмотря на переполнявшие ее эмоции.

– Я даже не подозревала о твоем существовании, Колетт! И, по правде сказать, если бы знала, то не стала бы тебя оставлять. До тебя было еще двое. Моя последняя беременность привела к ужасной инфекции, я чуть не умерла. Врач был убежден, что детей у меня больше не будет.

Очевидно, он ошибся. И тело Веры сумело скрыть от нее эту беременность до самого конца.

– Я не могла все бросить! Наконец-то у меня появился собственный номер! Я сделала себе имя. Но моих сбережений было недостаточно, чтобы уйти. На что бы мы жили? Я не хотела обрекать тебя на нищету, в которой выросла сама. И не могла допустить, чтобы какой-нибудь журналист узнал о ребенке. Конкуренция была жесткой. Париж за одну ночь мог как вознести тебя на самый верх, так и уничтожить.

В ее глазах мелькнула тень. Вера все еще винила себя. Больше чем когда-либо.

– Люпен взял на себя заботу о тебе, но все же следовало придумать что-то как можно скорее. Такая жизнь была не для ребенка. Поэтому я приняла единственно возможное решение: отдала тебя кормилице. Самой дорогой, самой ласковой, самой заботливой. И пообещала себе вернуться за тобой, как только накоплю достаточно денег.

Колетт тихо плакала. Снаружи завыла пожарная сирена. Мы не решались заговорить. Все наше внимание было приковано к маркизе.

– Шли годы. Я была всего лишь одной из многих. Совсем одна. Боялась, что кто-нибудь узнает о тебе, и страдала, не видя как ты растешь.

В отличие от Колетт, которая пользовалась покровительством и советами Веры, королеве пришлось справляться со всем в одиночку. Не вдаваясь в детали, маркиза дала понять нам, как дорого стоила завоеванная ею независимость. Отказ от стабильности, от привычного уклада, от материнства – и все это лишь для того, чтобы вкусить хоть немного от тех плодов, которые считались доступными только для мужчин: свободы и успеха.

– Я слишком поздно обнаружила, что кормилица меня обманывала. Она требовала все больше и больше денег, а когда я хотела увидеться с тобой, она всегда приводила тебя ко мне. На самом же деле она о тебе вовсе не заботилась, но я не знала об этом, пока ты сама мне не рассказала.

Я представила себе, как Вера шестнадцать лет спустя слушает рассказы Колетт о ее несчастном детстве. Сдерживая горе и гнев. И чувство вины. Она оказалась недостойной матерью.

Я вспомнила откровения Колетт о ее встрече с маркизой.

– Я потеряла тебя из виду. Поэтому в тот вечер, в гримерной, не сразу поняла, что это ты. Я не знала о тебе ничего, кроме имени. Но я не смела поверить. Тогда Люпен навел справки. Все сходилось.

Вдалеке снова завыла сирена. Я не могла оторвать глаз от Колетт. Подошла, чтобы обнять ее, но она отстранилась. Горе уступило место гневу.

– Почему? – внезапно взорвалась она. – Почему ты не сказала мне? У тебя была тысяча подходящих случаев. Я была взрослой, я смогла бы понять.

Глаза ее сверкали, тело напряглось, кулаки сжались.

Вера сокрушенно покачала головой.

– Я боялась… Я…

– Ты бросила меня! Ты ничем не лучше своей матери! – закричала Колетт.

Люпен уложил тебя в колыбель и вмешался.

– Прекрати, Колетт. Твоя мать сделала что могла, я был там, я все видел, – сказал он своим глубоким голосом.

– Ты знал! Ты тоже все знал! И ничего мне не сказал! Как мораль читать, ты тут как тут! Но когда дело доходит до применения этой божественной мудрости к самому себе, так тебя и след простыл! Мне противно смотреть на тебя, Люпен!

– Хватит! – воскликнула Тереза своим слабым голосом. – Колетт, твоя мать, конечно, оказалась не на высоте, но поставь себя на ее место! Думаешь, легко признаться дочери, что ты ее бросила?

Я представила Веру, которая узнала в Колетт свою дочь. И она решила молчать. До поры до времени. Взять девушку под свое крыло. Это был единственный способ защитить ее. Убедиться, что она не будет ни в чем нуждаться, подготовить ее к такому ремеслу. Болезни, полиция, соперничество. Она наверняка была в ярости от того, что дочь пошла по ее стопам. Но в те дни независимость дам полусвета была предметом мечтаний многих женщин. Кто мог винить девушку без гроша в кармане за желание обрести свободу? А если бы она узнала, что Вера ее мать, приняла бы она ее помощь?

– Если бы ты только знала, сколько раз я была близка к тому, чтобы все тебе рассказать, – прошептала Вера. – В тот день, когда я впервые пригласила тебя к себе, я хотела во всем признаться. Но не смогла. Я боялась снова потерять тебя. Боялась, что ты меня осудишь. Как я осуждала свою мать. Поэтому я поклялась сделать все возможное, чтобы дать тебе ту жизнь, которую ты заслуживаешь. Я сказала себе, что однажды, когда у меня будет достаточно денег, я дам тебе возможность стать свободной женщиной. Дам нормальную жизнь. Дом, семью, приличную работу.

Внезапно Колетт изменилась в лице. На нем отразился ужас понимания.

– Так вот почему ты пошла к герцогу, – сказала она глухим голосом. – Ты солгала ему, что я больна, только для того, чтобы удержать меня рядом с собой!

Я пришла к такому же выводу. Но не могла в это поверить. Получалась какая-то бессмыслица. Однако Эмильена говорила именно об этом.

– Нет, неправда, – защищалась Вера. – Я…

– Ты не могла смириться с тем, что у меня все складывается лучше, чем у тебя! Что теперь я тебя брошу! – кричала Колетт.

Она была в ярости.

– Да нет же! – воскликнула Вера, выходя из себя. – Неужели ты так ничего и не поняла?

Вдалеке опять завыла сирена. Марсель встревоженно поднял голову.

– Герцог де Монтегю… герцог де Монтегю был опасным человеком.

63

Маркиза встретила герцога де Монтегю в самом начале своей карьеры. Как и многие другие, он стал ее страстным поклонником. Вера не просто была красивой, она поражала воображение.

Терпеливый, решительный, он ухаживал за маркизой с деликатностью, к которой она не привыкла. Осыпал ее подарками, вниманием и комплиментами. Клялся, что для него больше никого не существует. Носил ее на руках. Как же ему повезло, что он встретил ее! Как могла такая красивая и умная женщина заниматься таким ремеслом? Она заслуживает славы, богатства и любви. Просто образцовый кавалер, подумала Вера, решив уступить его ухаживаниям. Постепенно он стал для нее не клиентом, а любовником-покровителем. Она доверяла ему свои сомнения и страхи. В нем было что-то яркое и притягательное, что внушало доверие. И маркиза, независимая по природе, влюбилась. Страстно.

Затем постепенно герцог переменился. Он начал смотреть на нее свысока, унижать, оскорблять. Она все делала неправильно. Растолстела. Поглупела. Не заслуживала всего того, что он для нее сделал. Вера растерялась. Может, он прав? Она была сбита с толку, начала сомневаться в себе. Герцог был умен. Светское общество превозносило его качества. В свои тридцать с небольшим он приобрел огромный авторитет. Стал одним из самых богатых и влиятельных людей того времени. Очевидно, проблема не в нем, а в ней.

Так продолжалось до того дня, когда она опоздала к нему на свидание. До сих пор ее охватывает дрожь от одного вспоминания об этом. Он взорвался. Где она была? Как посмела заставить его ждать? Она что, считает себя лучше него? Жалкая, необразованная, грязная дура! Она даже на панель не годится! Кому нужны эти ее выступления? Драгоценности? Меха? Все это лишь пыль в глаза! Да, да, она грязная, гнилая до мозга костей, она выродок из канавы! И скоро весь свет об этом