— Хорошо. Скоро буду.

Завершил вызов и встал с кровати. Зашел в ванную, где быстро привел себя в порядок, оделся и вышел из комнаты.

Фома уже сидел в гостиной. Заметив меня, он поспешно встал с кресла:

— Доброе утро, вашество, — пробасил он.

— Доброе, — ответил я и сел за стол. — Давно проснулся?

— Поспишь тут, когда такие дела творятся, — буркнул Питерский.

— С утра уже занят? — уточнил я, и, дождавшись утвердительного кивка, спросил. — И как результаты?

— Звонила Арина Родионовна.

— Зачем? — не понял я. — И почему тебе.

— Пришлось попросить ее о помощи, — хмуро произнес Питерский.

— Ты рассказал ей о произошедшем? — уточнил я, но Фома покачал головой:

— Только то, что труп Андросова стал непригоден для допроса. Да и то в общих чертах.

— И?

— Арина Родионовна сказала, что сегодня утром лично поговорила от вашего имени с новым начальником третьего отделения по поводу конвоя, который доставлял труп Андросова, — отчитался Фома.

— И? — с надеждой уточнил я, и Фома усмехнулся:

— Все копии бумаг у мастера Нечаевой. Наша Арина Родионовна умеет убеждать. Она уже едет сюда. Разумеется, вся информация получена неофициально. Я вспомнил про бюрократию и решил, что лучше получить все быстро и в обход всех этих…

Он замялся, словно вспоминая слово.

— Без проволочек? — подсказал я, и Фома кивнул:

— Точно.

— Молодец, Фома Ведович, — произнес я. — А что по Щукину?

— Пропал, словно его демоны украли, — ответил Питерский. — Покинул Петроград на поезде под чужим именем, и исчез в дороге, так и не доехав до места назначения.

— А поезд, на котором он отбыл, вернулся в Петроград?

Питерский кивнул:

— Люди моего отделения уже опросили призраков, которые на нем путешествуют. Вы даже представить себе не можете, вашество, сколько неупокоенных ездят безбилетниками в пассажирских поездах. Все говорят, что человек, который похож на Щукина, сошел на станции, не доехав до места назначения.

— Один?

— Да. Группа уже прочесала всю станцию. Говорят, там лес кругом, и несколько глухих деревень дворов по двадцать. И люди там живут крайне необщительные. По своему покону.

— Расселенные каторжане? — - уточнил я, и Питерский кивнул:

— С жандармами говорят крайне неохотно. И призраки там под стать живым. Только духи вообще на контакт не идут.

— Думаешь, местные скрывают Щукина:

— Или убили и от трупа с призраком избавились, — ответил Фома. — Поди знай. Говорю же, больно уж там люд неразговорчивый. Особенно когда бумаг соответствующих нет. Официально-то Щукину никаких обвинений не выдвигали.

Я тяжело вздохнул:

— А квартира, где жил Щукин?

— Соседи и призраки жилого комплекса, где ему охранное отделение выделило жилье, в один голос говорят, что он там ни разу не появился, — ответил Фома. — И скорее всего, так и есть. На той квартире даже мебель осталась в чехлах.

Я нахмурился:

— Выходит, он снимал квартиру под другим именем? Но зачем ему это понадобилось?

— Поди знай, — ответил Питерский. — Нехороший он какой-то человек. Я ведь его мельком в первый раз видел, когда он приперся на обыск дома. И мне даже тогда показалось, что он нарочно сам не пошел искать трупы. Хотя поначалу и направился было, но как меня увидел, так и свернул к вам и оставался на месте, пока его подчиненные рыскали по комнатам.

Я задумался. История с исполняющим обязанности тайного отделения становилась все более странной.

— А далеко та станция от Петрограда? — сменил я тему беседы. — Ну, где Щукин пропал?

— На машине часа четыре, — ответил Питерский. — Хотите сами съездить?

— Если разговор с отцом не даст результатов.

— Филипп Петрович обещался заехать в гости? — послышался голос Яблоковой, и мы обернулись.

Людмила Федоровна стояла в дверях кухни. В руках соседки был поднос со стопкой свежих блинов.

— И вам доброе утро, — ответил я.

— Ты тему-то не переводи, Павел Филиппович, — строго произнесла соседка. Она прошла к столу и поставила блины перед нами. — К нам в гости обещал заехать ваш батюшка?

— Лучше бы так и было, — с неохотой ответил я. — Но увы, Филипп Петрович пригласил меня посетить его дом. И побеседовать за завтраком.

Яблокова поджала губы и уточнила:

— А вы, как я понимаю, родной дом не очень жалуете?

— Это не родной дом, — ответил я, и вышло чуть резче, чем мне хотелось. — Я вырос в родовом особняке Софьи Яковлевны.

— Простите, Павел Филиппович, — поспешно произнесла Яблокова, видимо понимая, что сболтнула лишнего. Во всяком случае вид у соседки сделался виноватым.