тебя плавать, если сама не научишься. Честь свою береги, с пацанами особо не гуляй. Если кто будет обижать, так и скажи брат вернется из армии и всех вас поубивает.

Знаю, что матушка еще в больнице, ты позаботься о ней, ведь ты уже большая. Мама у нас хорошая, не обращай внимание на то, что иногда может прикрикнуть. Бабушке и деду горячие приветы!' В том письме почему-то не оказалось фотографии, наверно боец забыл вложить'

* * *

'Здравствуйте мои дорогие бабушка, дядя Толик, мать, отец и братишка. Служба у нас тут в учебке терпимая. Погода дождливая.

Еда, если честно — хреновая, но я не жалуюсь. Матрос, как и каждый военнослужащий должен: стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, всемерно беречь вверенные вооружение, боевую и другую технику, военное и народное имущество.

Каждый день у нас занятия. В основном с оружием. Когда держишь в руках оружие чувствуешь себя настоящим защитником Советского народа.

Сегодня сдавал кровь. Одному офицеру для спасения его жизни нужна была кровь второй группы. Ни хрена себе у меня открытие.

А я столько жил и не знал, что бывают какие-то группы крови. У меня кровь второй группы. Фельдшер сказал, что вторая и первая группы самые лучшие. Вот мы, у кого вторые группы крови и сдавали'

* * *

'Ты мне не пишешь. Ну и все понятно. Значит забыла меня или нашла другого. Не станешь ждать меня пока я служу. Значит судьба у нас такая.

Или точнее не судьба. Я вот все время думаю о тебе. Но что толку если ты не думаешь обо мне хоть минуту в день, хоть десять секунд. Думала бы, то написала бы мне весточку. Я, наоборот, всё время думаю о тебе.

Матросу, которого дома не дожидается девушка, посочувствовать не в чем. Впрочем, это до тех пор, пока нас не наградят. Я вот получил недавно гвардейский значок. Думаю, что когда приду домой со службы у меня точно будет много наград и это будет нравится другим девушкам'

* * *

'Молодые приняли присягу. Вспомнил, как я принимал, и дрожь по телу прошла. Что уже пролетело больше полугода было, даже не верится.Уже один наш призыв проводили и один вот этих молодых встретили.

Теперь с нетерпением ждём следующего. А пока приходится служить. Уже не так как в первые полгода. Мы теперь младшие сержанты — белая кость.

Что хочешь, то и делаешь, никто слова не скажет, кроме командира. Стал такой лентяй, что и на ужин изредка не хожу, смотрим телевизор.

И каждый день считаем, сколько осталось до приказа, который будет через полтора года'

* * *

'Здравствуй, моя ненаглядная Маринка! Ты, наверное, издеваешься надо мной, когда пишешь, что я о тебе забыл и не вспоминаю. Нет, Марин, ты же знаешь меня. Кроме тебя мне никто…

Я не могу тебя забыть. Даже если бы и захотел, то не смог бы. Я вообще не знаю, каким надо быть человеком, чтобы забыть такую как ты.

Верю, что ждешь меня так же, как и я жду встречу с тобой.Идёт проливной ливень, мы стоим на постах в карауле. Сейчас часа ночи.

Я — полусухой — полумокрый, пишу тебе письмо, хотя писать в карауле нельзя. Если меня поймают, то расстреляют. Шучу. Не расстреляют, но отправят на губу. Я думал о тебе на посту и решил написать.

Пусть меня поймают и накажут, мне все равно. Я ради тебя могу и потерпеть. Никто не может мне запретить думать о тебе под дождем. И я всегда о тебе думаю.

А как минута свободная выпадает, хоть даже голодный, всё равно, я пишу тебе. Маринка я сильно люблю тебя. Прости, моя смена идёт на пост, у нас смена караула'.

* * *

'Привет мои родные. У меня все отлично. Служба учит хорошим вещам. Единению, поддержке друзей. Начинаешь понимать жизнь по-другому.

Если, конечно, товарищи достучаться до твоей башки. До моей «достучались».

Я должен вам сказать, что меня наказали. Но не переживайте, во-первых ничего страшного, а во-вторых поделом мне. Заслужил я.

Мы нас отправили в соседний колхоз на сельхоз работы. Надо сказать, что колхозное село напрочь все «пьяное». Там все всегда бухали. Всегда. Даже женщины. Наши командиры тоже. Ну командиры не то, чтобы бухали — так выпивали. С нами поехало три офицера.

Мы должны были помогать местным колхозникам. Что мы и делали, ходили сами с ними на поле убирать урожай. Хотя понятия не имели где наши офицеры. Иногда местные в знак уважения угощали нас самогоном.

Ну я совсем, можно сказать не пью, вы знаете меня, как облупленного. Если и выпью, то так чуть-чуть, для аппетита.

Мы чисто-культурно с ребятами из учебки пили по пятьдесят грамм и все. И однажды алкоголь кончился. Я не помню как, но одел тапочки и шинель голое тело. Ну как голое тело на майку с трусами и пошел за алкоголем к местным.

Я постучался и вежливо попросил самогон, но меня не пустили на порог, не дали самогон и выгнали меня. А мы ведь им, *****,(зачеркнуто) помогали.

Ну я ушел. Не помню как, но ребята говорят, что вернулся в кедах. Ушел в тапочках, а вернулся в кедах. Видимо обозлился и назло забрал кеды вьетнамские. А это в деревне дефицит.

Местные на утро пожаловались офицерам. Тут мы их и увидели, потому что они нас разыскали. Можно сказать впервые узрели за все время в колхозе. Офицеры — злые как черти. так и готовы были сожрать нас всех вместе с потрохами. Им местные тоже краник с самогоном перекрыли.

Пришлось возвращать кеды и с позором извиняться. Но вы не переживайте все путем. У них ко мне претензий нет, даже заяву ментам писать не стали.

В части меня посадили под арест. Ребята каждый день приносили мне еду, у нас единение и слаживание боевого коллекива в колхозе произошло.

И выводы правильные я тоже по совету командира части сделал. Ну его нахрен эти вьетнамские кеды, лучше наших солдатских сапог и ботинок нет. Не скучайте по мне дембель скоро'.

* * *

Таких писем было тридцать девять.

В этих письмах, пусть немного неуклюжих и простых по своему стилю, чувствовался человеческий нерв и душа.

Настоящая искренность и чистота. Не нужны никакие доказательства того, что наши советские ребята и девчонки были словно с другой планеты. Они были абсолютно убеждены в том, что