Старшина открыл рот и закатил глаза к небу.

— Представляете? Он вальяжно так подходит и радостно нам с кентом объявляет, что мы допрыгались. Мать моя — Родина, а я большевик. Сходили ублюдки на блюдки. Понял я, что гарнизонная губа по мне плачет. А про нее разные слухи ходили. Ну, короче, Комдив говорит, что кто хоть раз сидел на гауптвахте выходит оттуда другим человеком и знает, что это место, где есть время задуматься о вечном, раскаяться в содеянном проступке и почувствовать себя в роли арестанта.

Наша «шишига» идя по проселочной дороге, раскачивалась из стороны в сторону, и когда мы наезжали на ухабы, то подпрыгивали и касались головой аж до самого тканевого потолка, несмотря на то, что сидели на лавках.

— Ну так вот, привезли нас вечером с Саньком, моими кентом, на «губу». Помню, как радостно меня оформляли, называя при этом нас «преступниками». Я такого никогда не слышал, чтобы военнослужащих называли так. При оформлении начальник караула так и сказал — ничего мы этих сволочей и бандюг здесь быстро перевоспитаем… Выйдут абсолютно новыми людьми.

Потом меня «разоружили» — отобрали ремень, забрали личные вещи и отвели в общую камеру, где нас дружелюбно встретили ещё двое арестантов. Ништяк, думаю. Обстановка нормальная.Раз люди живут и улыбаются, значит и тут жить можно. Везде радостно встречают.

Но не тут-то было.Вечером произошла смена караула и начкара. Состоялось построение арестантов и знакомство с новым начальством.

Им оказался старший лейтенант Сиволапов, который и на самом деле выглядел как огромный медведь — здоровый и грозный. Он ходил заложив большие пальцы за ремень. А у него за спиной два автоматчика с каменными лицами стоят.

Спрашивает нас за что получили десять суток ареста? Только я рот раскрыл, слова не успел сказать про самоволку, он тут же меня прерывает и сообщает, что я обратился не по уставу и накидывает мне еще двое суток ареста. Я хотел было возразить, но он мне еще двое суток добавил.

Дисциплинарное взыскание. Хоть стой, хоть падай. Вот блин! Так в первые день я себе срок на сорок процентов удлинил получается.

Ладно, думаю хрен с ним, выживу, как-нибудь. Вечером нас совсем не кормили, потому что нас после ужина привезли.

Объявили отбой. Первая ночь в камере. Получив грубо сбитые деревянные щиты, которые все называли почему то «макинтошами», и которые заменили нам кровати, мои сокамерники мгновенно дико захрапели. Постели никакой.

А мне на них лежать неудобно. Бока больно мнут, холодно. Короче я совсем не спал, не знаю как в утра дождался. То ли от этого немыслимого по выдаваемым трелям храпа, то ли от пережитого, то ли от того, что в ковбойских фильмах макинтошами гробы называли.

А еще меня за самоволку совесть мучила. Я лежал и думал — что сам виноват, не полезь я через забор к мифическим бабам на танцах, я бы спал сейчас в нормальной солдатской кровати, которая на тот момент казалась колыбелью.

Вообщем под самое осознал я через занозы, болящие ребра, выпирающие кости всю тяжесть совершенного проступка.

Конечно, «губа» плохое место. Но просто так туда не попадают.

Без гауптвахты наша Армия и Флот точно существовать не могут. Солдаты народ молодой горячий их поведение как говорится, зачастую нуждается в корректировке. Мне лично ясно, что всегда будут солдаты, нарушающие дисциплину, творящие всякую хрень. Что делать с солдатом, самовольно ушедшим из части за бабами, как я или нажравшимся спиртяги и разгуливающим по части бухим, то есть в алкогольном опьянении?

В тюрягу же не посадишь, реальный срок не дашь же? Да и незачем, это по дурости все, без умысла злого бывает. А вот «охладить» пыл, прочистить мозги и прийти в себя «губа» часто помогает.

Если человек не идиот, то он реально исправляется. Во время отсидки на «губе» запрещалось курить, разговаривать и днем спать в камерах. Все передвижения вне помещения камеры только под контролем конвоя.

Если на улице, это два человека с автоматами. Все действия — умывание, приём пищи, туалет Тоже осуществлялось под непрерывным контролем конвоя, что создавало не совсем приятные ощущения постоянного присутствия посторонних людей в личной жизни.

Начкар два раза свои требования не повторял. Конвойные вообще не церемонились, отношение к арестантам было одно — лишнее движение расценивалось, как нарушение дисциплины.

Вот такие условия содержания жизни и быта дали мне время на то, чтобы понять и осознать, что прежде чем что-либо сделать, надо несколько раз подумать.

Стол и лавка в камере были забетонированы в пол на таком расстоянии, что сидеть больше часа на них было нереально, т. к. затекали ноги, руки и спина. Видимо, так было «задумано», чтобы арестанты не спали за столом.

В камере всегда был постоянный порядок, малейшее замечание грозило наказанием. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных с начальником караула, также грозил большими проблемами вплоть до увеличения срока на сутки.

При «посадке» все личные вещи были и так изъяты, но, тем не менее, раз в день проводились обыски с полным осмотром камеры. Проверяли и шмонали всё, вплоть до трусов.

Засыпать на «макинтоше», как остальные я научился примерно на третью ночь, когда был невыспавшийся, замученный и изможденный.

Когда кто-то был рядом, те ребята, что были арестованы раньше нас вышли на «волю» через неделю, находиться на «губе» как-то сносно. Мы с Саньком могли тихонько переговариваться.

А вот одному вообще труба. Санька выпустили ровно через десять дней, а мне еще четыре сидеть.

Вообщем пацаны, скажу я вам, что спустя двое суток у меня возникло подавленное состояние. Тоска и отчуждение посетили меня. Хотелось выть волком и поскорее свалить отсюда.

В горле стоял комок, во рту пересохло и постоянно хотелось пить и спать. Несправедливо ведь. Одному очень муторно это все переживать. Самому заклятому врагу не пожелаю.

Выходил оттуда, как заново родившийся. Что правда, то правда. Не соврал в первый день принимающий начальник караула. Вышел другим человеком. Я потом сам получал наряды на пост в карауле на «губу».

Самым неприятным постом являлась «кукушка» — охрана самого караульного помещения и ворот. Потому что утром офицеры идут в штаб, а обход через проходную почти квартал по диагонали, через ворота норовят проскочить. А ты как кукушка из часов выскакиваешь и требуешь пропуска, за то, что отказываешь в проходе, как по Уставу, тебя ненавидят и запоминают.

А лучшим постом была гауптвахта. «Губа» располагалась