class="p1">Вид сластей и запах вина размыли молодое лицо с точеными скулами и презрительно поджатыми губами перед внутренним взором.

- Бери все, что пожелаешь, - радушно предложил шаман. – Мне не нужна голодная женщина.

- Спасибо, господин, - выдавила Накато.

Отвыкла говорить! Теперь трудно заставить себя произнести хотя бы звук. Она-то думала – совсем забыла рабскую привычку молчать.

Она и правда проголодалась – за целый день только ранним утром и поела. Перехватила кусочек жесткого вяленого мяса, пока Рамла отвлеклась, возясь с бусами и браслетами. А после – сплошная беготня, просьбы одна за другой, тычки других рабов и Фараджа. И вот уж вечер, шхарт улеглась отдыхать. А Фарадж потащил вымотанную служанку к шаману, не дав даже воды выпить.

Нужно поесть, пока предлагают. Хозяин шатра в любой момент может передумать. Накато протянула руку, подцепила кончиками пальцев кусочек мяса.

Сочный! Это – не вяленое пересушенное и пересоленное мясо, каким кормили рабов. Свежее, нежнейшее, запеченное в углях.

- Ешь-ешь, не бойся, - ободрил шаман и сам взялся за ужин.

Ты гляди-ка, в этот раз ей повезло. Накато и прежде попадались добрые хозяева – те, кто вспоминал, что служанку нужно и накормить.

Рамла тоже была добра к ней – по-своему. Но о том, что служанке нужно поесть, порой забывала. Нынче вот забыла – что-то ей дурное ночью приснилось, и весь день она была не в духе. Правда, с бусами и браслетами возиться взялась – долго перебирала, примеряла на себя.

Прямо поверх заляпанной туники без рукавов. И расчесать себя не позволила.

Правда, украшения потом пришлось собирать Накато – госпожа, разозлившись, расшвыряла их по всему шатру.

Она тряхнула головой, отгоняя муторные впечатления истекшего дня. Подцепила еще кусок мяса, вгрызлась. Сок потек по пальцам, подбородку.

Вспомнилось – в городах на равнине ценилось умение есть аккуратно, не пачкаться. А сюда, в степи, добрались южные нравы, интересно? Забавно будет, если шаман сейчас разозлится да прогонит ее. Хотя – она якобы обычная рабыня из кочевья. Откуда ей знать, как принято на южной равнине?

Шаман ведь не знает, что она когда-то не только жила в большом городе, но и училась в настоящей школе! Ее там обучили и манерам, и чтению, и пению, и танцам.

Кинула украдкой на него быстрый взгляд. Нет, лицо совершенно спокойное. По виду – его ничуть не изумили и не возмутили небрежные манеры служанки.

Вот и ладно! И сыра кусочек – боги и духи, до чего же она проголодалась! Лишь бы все съеденное наружу не вышло, когда шаман вспомнит, зачем ее позвал в свой шатер. А то ей ли не знать, что господа бывают разные. И предпочтения у них порою оказываются неожиданные.

И пусть его! Сладкую лепешку она все равно съест.

Зря, что ли, шаман положил их на поднос? А она и забыла, когда в последний раз ела сладкое. Кажется, невыразимо давно. Хотя – вроде всего несколько декад прошло.

Ну да, еще в начале осени она ела сласти. А теперь – конец всего-то конец осени. Хотя в степи уж вовсю хозяйничает зима.

А вот в шатре своего брата, в родном кочевье на далеком востоке, она сластей не видела. Может, дело в том, что кочевье, откуда ее забрал когда-то Амади, бродило дальше к северу? Вот туда и не добрались многие диковины с юга. Только вино привозили изредка, да продавали задорого – выменивая на драгоценную желтую краску.

- А ты не ешь ничего, господин, - спохватилась Накато, уже готовая отхватить зубами кусок от сладкой лепешки.

И тут же пожалела о несдержанности: рабыне не пристало говорить господину, что он делает не так. Даже и заботясь о нем. Да и решит сейчас шаман, что довольно служанке есть! Раз болтает – так значит, сыта. И она торопливо отгрызла кусочек.

Шаман на это только усмехнулся слегка.

- Ты ешь, это вкусно, - проговорил он. – А я уж поужинал.

- Ты очень добрый, господин, - совершенно искренне сообщила Накато.

И спешно опустила глаза в пол. Вгрызлась в лепешку. Боги, кто бы поверил – служанку не шпыняют, чтобы ела быстрее! И не жалеют каждого съеденного куска. В степи такое – редкость.

Он подвинул ей медную плошку с вином, и она отхлебнула.

Давно уж и забыла, каково оно на вкус! А на равнине вино пили из глиняных и медных стаканов с высокими крутыми стенками. Но здесь степь, здесь пьют из плошек. И молоко, и травяные отвары, и похлебку с кореньями.

А вино не кислое, из хороших. Хоть не так и много ей довелось выпить вина во время жизни на равнине. И зачем шаман вздумал тратить дорогой напиток на рабыню – хотел, чтобы захмелела?

Сам он не пьет. Может, снова спросить?

Как бы не рассердился. Испытывать терпение шамана можно до определенного предела. И Накато не хотелось ненароком этого предела достичь.

- Спасибо тебе, господин, - она все-таки подала голос. – Это очень вкусно!

- Ты наелась?

Все-таки потерял терпение. Надоело ему глядеть, как ест рабыня.

- Спасибо тебе, господин, - повторила она, упорно глядя в пол. – Я сыта…

- Тогда допивай вино, - шаман кивнул. – Поднос здесь останется, сможешь потом еще поесть, если захочешь.

Накато прикусила язык – собралась было поблагодарить еще раз.

Довольно. Не положено рабыне столько болтать – пусть даже и с почтением. Рабыне полагается молчать в страхе и неведении. Да обычная служанка дара речи лишилась бы, случись очутиться в шатре шамана! И дара речи, и аппетита – от потустороннего, иррационального ужаса. А она, как ни в чем не бывало – наелась и напилась.

Ну, так что ж теперь! Прежде нужно было думать. Накато в несколько глотков допила остатки вина в своей плошке, поставила ее аккуратно на поднос.

Шаман придвинулся ближе, уселся вплотную. Тяжелая рука опустилась ей на плечи, притянула. Накато опустила голову так, что короткие висящие космы упали на лицо, закрыв его.

От жилистого тела шло тепло, точно от жаровни. Все мысли, кружившиеся до этого момента, вымело начисто.

Все, что казалось только что важным – страх, что Фарадж каким-то образом узнал, кто она есть, воспоминание о молодом воине, отвергшем ее – все мгновенно разлетелось в пыль, сделавшись далеким и несущественным. Остался горячий жар тела совсем близко, твердые пальцы на плече и собственное сердце, колотящееся в горле.

Словно у неопытной девицы, которая впервые очутилась