Пальцами второй руки он осторожно приподнял ее подбородок, заставил поглядеть себе в лицо. Накато моргала растерянно – почти искренне.

- Не бойся, - шепот у самого уха чуть пощекотал кожу. – В моем шатре, наедине, тебе можно глядеть мне в лицо. Когда я позволяю.

- Да, господин, - она слегка улыбнулась.

И взглянула прямо в глаза. В темных зрачках дрожало, отражаясь, пламя жаровен. В красноватом полумраке изрезанное глубокими складками лицо казалось совсем черным.

Тепло шло от жаровен.

И тепло шло от кожи находившегося совсем рядом шамана. Нужно просто выбросить все мысли, что кружат над нею. Сейчас не их время.

Выбросить мысли, а чувства оставить. Давным-давно, когда брат приводил ее в шатер старика Аситы, в ее родном кочевье, она старалась не чувствовать происходящее. Так было проще. Сейчас это не нужно. Накато точно знала – сейчас не будет плохо.

Она сама не могла бы сказать, откуда такая уверенность.

Мысленно усмехнулась сама себе – ведь хотела же ни о чем не думать! Уж тем паче – не вспоминать о прошлом.

А потом мир перед внутренним взором разлетелся бесчисленными яркими искрами. От круживших мыслей не осталось и клочков. Исчезло все. Теперь существовало только тепло, переходящее в жар, и кожа, скользящая по коже.

Предчувствие не обмануло ее. Плохо не было. Было хорошо.

*** ***

Накато вольготно вытянулась на покрывалах. Голова лежала на твердом плече шамана. В душе царило умиротворение, тело окутывала истома.

Думать ни о чем не хотелось. В сон, правда, тоже пока что не тянуло. Она, слегка улыбаясь, водила пальцем по темной груди с выпуклыми мышцами.

- А из какого ты кочевья? – неожиданно спросил он, перехватывая ее руку.

- Что? – Накато подняла голову, взглянула растерянно в лицо.

Вопрос застал ее врасплох. Он хочет знать, в каком кочевье она родилась – зачем? И почему вдруг решил спросить? Темные глаза глядели внимательно, с интересом, но без подозрения. Должно быть, просто хочет поддержать разговор.

Вот только что же ему соврать? Девушка опустила ресницы, опасаясь выдать замешательство.

- Я, - она запнулась. – Я родилась не в степи, господин. Я из деревни в горах. В наших местах степи и не увидеть.

Пожалуй, это лучшее. Кочевий по южной окраине степей бродит не так-то много, и шаман вполне может знать о них. Глупо будет попасться на неуклюжей лжи. А деревень в горах много. Глухие горские деревушки безымянны – жители никак их и не называют.

- Так ты из горцев, - он вроде как удивился. – А как на равнине очутилась?

- Меня отец продал караванщикам, чтобы старшей сестре приданое дать, - отозвалась девушка – она знала, что горцы нередко продавали детей, чтобы выжить, или чтобы дать лучшую жизнь оставшимся. – К ней посватался парень, а у них в семье – аж десяток коз! У нас-то только три было, и две по зиме околели, трудно стало. С караваном я в степь пришла, там меня отдали в одно кочевье. И совсем скоро на него напали. Всех убили, шатры сожгли, а меня снова перепродали.

- Вон оно что, - он покивал. – Скучаешь по семье?

Это к чему он? Кого волнует – о чем скучает рабыня?! Странное говорит шаман – темнит что-то.

- Не слишком, господин, - подумав, отозвалась она. – Дома мне нечего делать. А здесь, в этом кочевье, спокойно.

- Ну-ну, - он хмыкнул неопределенно, кивнул каким-то своим мыслям.

Вновь воцарилось молчание. К чему он взялся расспрашивать? Любопытство, или все-таки подозрения?

Нет, были бы подозрения – разговор шел бы иначе. Совсем иначе! Уж после того, что произошло с Айной, в этом сомневаться не приходилось.

Вспомнилось, как Амади заявил Тафари – мол, тот сразу заметит печать на руке Накато. И ее измененную природу. И все потому, что горский разбойник некогда был учеником шамана. А это – не ученик, настоящий шаман! Почему же он ничего не видит? Даже не чует ничего подозрительного.

Ну да, Амади скрыл ее печать. Только он и от Тафари мог ее скрыть.

Не может ведь недоучка, бросивший ученичество и выбравший стезю разбойника, оказаться сильнее настоящего шамана? Она сдержала вздох.

Откуда ей знать, мог или нет? Это она думала, что нет – потому что считала: чем старше шаман, чем больше лет он отдал служению богам и духам – тем он сильнее. А на деле – кто их разберет? Только такие же шаманы или колдуны.

- Все-таки тоскуешь по семье, - голос шамана прервал ее раздумья.

Кажется, он таки заметил, как она подавила вздох раздражения. И счел, что рабыня пытается скрыть тоску. Накато не нашлась, что ответить.

Оно и неважно. Смешно представить – шаман возьмется вернуть блудную девицу под отчий кров в безвестную горскую деревушку! Можно подумать, оно ему надо. Да если бы и взбрела такая дикость ему на ум – едва ли Рамла обрадуется. А Фарадж не допустит, чтобы его драгоценную шхарт огорчили.

И молчание – лучший ответ. Не нужно ничего говорить – рабыне положено молчать.

Кажется, она и так позволила себе нынче слишком много смелости. Накато слегка улыбнулась и в очередной раз провела кончиками пальцев по коже груди. Ей нравились эти прикосновения, а шаман пока что не пытался ее одернуть. Окутывали тепло и умиротворение, и хотелось, чтобы эти мгновения тянулись бесконечно.

*** ***

- Вот, выпей, - шаман протянул ей деревянную плошку.

- Что это? – Накато взяла, принюхалась к травяному настою.

- Я – шаман, - он не разозлился на вопрос – необычно для мужчин в этом кочевье. В любом кочевье. – Я не имею права иметь детей. Это – травы, которые не позволят плоду зародиться. Пей, - настойчиво повторил он. – Даже и не думай, - смолк, не договорив.

Только окинул ее мрачным взглядом. Даже и не думай поправить свое положение, родив ребенка шамана, - поняла она.

Да, шаманы порой заключали сделки с духами и давали разные обеты.

Оно и к лучшему. Накато отпила безвкусный тепловатый отвар. Да, так оно будет лучше ей. Она ведь – не просто рабыня в кочевье: она – игрушка колдуна. Ребенок ей ни к чему.

Вспомнилось с необычайной ясностью крохотное личико сына. Беззубая улыбка и блеск черных глаз. Черных, как у его отца. Или у нее.

Накато удивилась сама себе. Столько декад не