спокойное и мужественное, с умным взором зеленых глаз. Нравилась его не показная преданность кавалерийскому делу, его спокойная речь без крепких словечек, без понуканий и повторений, уверенная – как скажешь, так и сделают.* * *

На рекогносцировку они выезжали в сопровождении пяти-семи командиров штаба, осматривали пойму Нарева, Гельчинский лес. Потом возвращались через село Пятница в город, при этом Никитин отпускал своих штабистов в Ломжу, а сам с Голубцовым оставался в заброшенном со времен Первой мировой войны форте. Там их поджидал никитинский ординарец, раздувая угли на мангале. Ординарец сержант-сверхсрочник Живец был в доску своим парнем, вроде старшины Бараша. Никитин брал его с собой даже в Монголию. Хороший ординарец стоит иного друга. Это не только ближайший твой помощник, но и хранитель житейских секретов своего хозяина, это верный телохранитель… Живец готовил на костре мясо по-монгольски, варил замечательный монгольский чай, запекал в золе картошку, а главное не мешал задушевной беседе, исчезая в нужную минуту, как тень, и появляясь в нужную минуту без зова.

– Что ты там сморозил насчет царя Александра? – спросил Голубцов, заедая первую чарку куском ароматной баранины.

– Доложили уже? Кто, Ляпин?

– ЧВС. Он ведь тоже с вами был.

– Дернул меня черт за язык! Обидно стало. Никогда Россию не пристегивали ни к каким блокам, ни к каким осям. А тут как связался Николай II с Францией, так и пошло.

– Что пошло, то прошло. А сейчас хоть ты с Монголией союз заключи, Гитлер все равно на нас пойдет. А англичане еще и помогут… Наливай, руку не меняем.

– Войну они лихо начали, – усмехнулся Никитин. – Британия с Францией такие союзнички были – водой не разольешь. А когда приспичило, то Англия и союзнику врезала со всей дури.

– Это ты насчет Мерс-Кебира[9]? Да уж, воистину у Британии нет постоянных друзей, есть постоянные интересы… Это французам своего рода месть за Дюнкерк, не стали толком воевать, вот и получай кулацкую пулю. Но мой тебе совет, оставь свою внешнюю политику при себе. Да и внутреннюю тоже. Ты меня понял?

– Да я уж сам себе «строгача» объявил с занесением в личное дело.

– Сегодня время такое – будешь трепаться, и тебе занесут в личное тело – девять граммов.

– Ну, пока не занесли, Бог троицу любит! «Мы красная кавалерия и про нас…»

– «…Былинники речистые ведут рассказ», – подхватил песню Голубцов. – Былинники у нас, братец, очень речистые… И рассказы у них интересные.

Обратно возвращались шагом. Ломжа – древний городок – в тысячу лет! – открывалась в закатном солнце со всеми своими краснокирпичными крышами, колокольнями, каланчами, с бело-песчаными отмелями Нарева.

Ах, Ломжа! «Вот выйду в отставку, обязательно заведу здесь дачу», – мечтал иногда Голубцов, поглядывая на холмисто-лесистые красоты. Конечно, Нарев с Волгой не сравнить, и в тихом Петровске есть свои родные ему прелести, но Ломжа напоминала аккуратную шкатулочку, в которой были четко уложены все радости человеческого бытия.

Они миновали село Пятницу, когда из-за сложенной на поле горки камней ударили вдруг три винтовочных выстрела. Кони взвились, Никитин пришпорил своего Недруга, и, прикрывая корпусом Голубцова, помчался в город. По счастью ни одна из пуль не задели ни всадников, ни коней. Только у себя дома, в Белостоке, Голубцов обнаружил в планшетке дырку… Но Анне Герасимовне об этом не сказал. Да и полковому комиссару Лосю тоже.

* * *

Агнешка не могла поверить, что Сергей, ее МИМ, покинув Белосток, навсегда исчез из ее жизни. Правда, он оставил свои адреса – Ленинградский и полевую почту в местечке Кузница. В Кузнице когда-то жила сестра мамы тетя Геля. Не навестить ли тетушку?

Через неделю после отъезда Сергея в свой полк, она уговорила бригврача Гришина поехать в Кузницу провести семинар с тамошними дантистами, а заодно проведать бывшего пациента – как он там?

Ехать было недалеко – всего полсотни километров; Гришин согласился, пригласив коллегу-красавицу в свою «эмку». Он всю дорогу развлекал интересную попутчицу анекдотами из жизни армейских медиков. Агнесса называла его про себя Морковкиным – за красный цвет медицинских петлиц.

Эх, знал бы «доктор Морковкин» об истинной причине этой поездки… Агнесса была так взволнована предстоящей встречей, что даже перестала вести наблюдение за дорогой и отмечать военные объекты. Любовалась красотой здешних мест. Вот и Кузница. Милое местечко на милой речушке с вкусным названием Лососянка. Буколический[10] вид местечка несколько портило обширное парафиальное кладбище в самом центре.

Сначала заехали к тете Геле. Та жила одиноко в деревенском домике на Коперника и очень обрадовалась неожиданному визиту племянницы. После кофе с домашним бисквитом Гришин отвез Агнешку в кавполк, стоявший на окраине городка.

В медсанчасть красноармеец Евсеенко примчался бегом, как будто чувствовал, что там его ждет приятная встреча. И не ошибся – Агнешка! В зубоврачебном кабинете, отгороженным простыней от смотровой, они были одни. Обнялись так, что Сергей от избытка чувств даже приподнял Агнешку.

– Тихо, тихо, тихо! Садись, я посмотрю, что там у тебя.

– Да ничего, все в порядке.

– Лучше садись. Сюда могут войти.

Евсеенко послушно сел, открыл рот. Агнешка деловито осмотрела зубы, а потом, резко пригнувшись, впилась в его губы долгим нежным поцелуем.

Потом они условились, где и как встретиться. Агнешка пригласила его к тетке, но Евсеенко мог получить увольнительную только на завтра, в субботу. Так и договорились.

– Буду ждать тебя у нее дома. Вот ее адрес.

Гришину она сказала, что останется на субботу-воскресенье у тетки, а в понедельник сама доберется до Белостока поездом. «Морковкин» уехал, не скрывая своего разочарования. Он рассчитывал на продолжение приятного знакомства, но в прямом смысле получил от ворот поворот. Зато тетка была рада, что редкая гостья останется у нее ночевать. Утром она ушла в костел на субботнюю мессу, и утром же в дверь постучался Сергей с букетом, испускающим одуряюще сладкий аромат жасмина – наломал по дороге. Не теряя времени, они набросились друг на друга, полетели в