Создав шефу доброе настроение, адъютант отправлялся в разведотдел за утренней сводкой. Голубцов начинал свой день именно с этого документа, который позволял знать, что изменилось за ночь на рубежах 10-й армии. С тех пор как у Смолякова стала работать прикомандированная начальница СГС (станции голубиной связи) капитан Горохов приходил в разведотдел с непременной картонной коробочкой, в которой лежал азербайджанский пирожок. Всякий раз, передавая девушке коробочку, Василий произносил одну и ту же фразу:

– От нашего стола вашему столу!

И ловил в ответ обворожительную улыбку.

Галина оказалась прекрасной машинисткой, и Смоляков не торопился расставаться с прикомандированным лейтенантом. С утра до вечера Черничкина без особого энтузиазма, перепечатывала накопившиеся отчеты, сводки, донесения, надеясь, что еще день-другой и ее вернут к исполнению своих прямых обязанностей. Она очень обрадовалась, когда узнала, что ее родная передвижная станции СГС прибыла в Белосток взамен, той, которая стояла здесь раньше. Улучив часок, убегала в дворцовый парк, где под сенью вековых лип и каштанов укрывалась полуторка с голубятней в кузове. Однажды она наткнулась на Голубцова, который направлялся в свою «келью», в свое убежище.

– Здравия желаю, товарищ командующий! – вытянулась она.

– Куда спешим? – улыбнулся Голубцов. – Прошу следовать за мной.

И они вошли в правый флигель, и Голубцов открыл заброшенную библиотеку, а затем и «Комнату для сжигания бумаг». Галина ахнула:

– Боже, сколько книг! – И взяла с полки первую попавшуюся.

Голубцов приготовил чай.

– Давай передохнем чуток. Меня сегодня просто замучили. Да еще вечером на бюро обкома зовут… Эх, когда же мы нормально жить станем, Галина Александровна? Без суеты, без аврала, без горячки?

– Наверное, не скоро.

Она сидела напротив, вскинув ногу на ногу, и опершись локтем на колено, чтобы удобнее было держать чашку. Поймала пристальный взгляд генерала на своем неприкрытом подолом колене, смутилась. Они были вдвоем в этой затерянной дворцовой комнатке, и Галина совершенно не представляла, как себя вести, если вдруг этот рослый грузный мужчина пересядет к ней поближе и обнимет ее. Из таких ручищ не вырвешься. И будто накликала – Голубцов и в самом деле пересел к ней на канапе со своего скрипучего стула… Она прижала к груди чашку… Но тут громко хлопнула упавшая с верхней полки книга, та самая, которую только что рассматривала Галина и неловко поставила на место. Она вскочила, подняла книгу, и снова стала рассматривать:

– Какое странное название «Бестиарий»! Что такое бестиарий?

Голубцов, несмотря на свое доцентство не знал, что означает «бестиарий»[11].

– Тут много странных книг, – сказал он, поднимаясь с канапе. Галина на всякий случай втиснулась между полок. И Голубцов понял смысл ее маневра. Девушка явно опасалась, что ее ненароком обнимут.

– Боже, сколько здесь пыли! – воскликнула она и чихнула. Чихнул и Голубцов. Оба невольно рассмеялись.

– Будем здоровы! А «Бестиарий» возьмите с собой. Изучите, зачет мне потом сдадите.

– Есть изучить и сдать зачет! – воскликнула повеселевшая Галина. На том уединенное чаепитие и закончилось.

Глава пятнадцатая. Бестиарий

После небольшого совещания с командирами армейского штаба Голубцов вернулся в кабинет допивать остывший чай. Но и это ему не удалось. Капитан Горохов оповестил шефа:

– К вам генерал-майор Хацкилевич.

– Запускай.

Командир 6-го мехкорпуса Хацкилевич вошел. Всегда энергичный, подвижный, задиристый, он на этот раз понуро сутулился:

– Я по личному делу, Константин Дмитриевич.

– Весь внимание, Михаил Григорьевич! Садись. Да садись ты! Что стряслось?

– По великому недоразумению в Лиде арестован мой дальний родственник Хацкилевич Зольман Израильевич. Парню семнадцать лет. Он ничего не успел такого натворить, чтобы заинтересовать органы. Вместе с ним арестованы его отец Израиль Хальманович и сестры: Лея – ей пятнадцать лет. И Сара – ей всего десять лет. И мать их Рахиль Зельмановна. Они ни в чем не могли провиниться перед советской властью. Прошу вас вмешаться в это дело или как-то посодействовать.

Голубцов нахмурился, стал раскачивать стальное пресс-папье в виде танка Т-26…

Он очень не любил вмешиваться дела НКВД. Полагал, что и на него там тоже таится до поры «следственное дело». И на то были свои основания. В роковом 37-м году в академии имени Фрунзе шла глубокая кадровая чистка, и его, начальника кафедры, пригласил к себе секретарь парткомиссии на предварительную и весьма доверительную беседу.

– Товарищ Голубцов, вот такой сигнал мы получили. Читаю вслух:

«В годы Первой мировой войны, находясь в немецком плену, поручик Голубцов был завербован немецкой разведкой, и теперь ведет вредительскую работу на кафедре войсковых операций, пропагандируя буржуазные теории ведения войны, в частности, французского генерала Дуэ…»

– Константин Дмитриевич, что вы можете сказать по этому поводу?

– Могу сказать, что это малограмотная чушь… Во-первых, я находился не в немецком, а в австро-венгерском плену, на территории современной Чехословакии. И если поручика Голубцова завербовала иностранная разведка, то это была не немецкая, а австро-венгерская. Где теперь Австро-Венгрия и где ее разведка? Их уже не существует в природе. Убежден, что современная немецкая разведка за эти десятилетия навербовала себе новые кадры…

Во-вторых, я могу представить конспекты своих лекций, и вы убедитесь, что теория Дуэ изложена мною с позиций марксистко-ленинской критики. И вместе с тем я подчеркивал возросшую роль авиации в боевых действиях, что никак не является вредительским криминалом.

В-третьих, генерал Дуэ, вовсе не французский, а итальянский генерал.

Голубцову тогда удалось отбиться от навета. Больше всего секретаря парткомиссии убедило то, что Голубцов назвал фамилию автора «сигнала» и объяснил, почему тот это сделал. Тогда все обошлось легким испугом. Но «сигнал» наверняка остался в его личном деле.

Рассказывать Хацкилевичу эту историю он не стал. И вместе с тем отказывать командиру лучшего корпуса своей армии не хотелось. Не хотелось выглядеть в его глазах человеком, который робеет перед всесильным тайным