одного взгляда Соболева. Он просто прошелся по мне глазами, а я уже его захотела! Какой ужас, какой позор!

Нет, нет, нет, я не должна испытывать таких чувств! Я замужем за замечательным мужчиной! И у нас с мужем нет проблем в сексе. Я не могу хотеть кого-то еще. Тем более Диму.

— Зачем ты пришел? — строго повторяю. Надо побыстрее выяснить, что ему нужно, и попросить убраться восвояси.

— Ты куда-то уезжаешь? — указывает на чемоданы, игнорируя мой вопрос.

— Наоборот, приехала.

— Где была?

— В Израиле.

— Давно вернулась?

— Вчера.

— Ммм, — тянет. — Как я вовремя. Хорошо, что не приехал раньше. И что ты делала в Израиле?

— Ездила в отпуск. Ты зачем явился? — возвращаю разговор в нужное русло.

— Поговорить хотел. Есть к тебе вопросы.

— Какие?

— Сколько лет твоему ребенку, говоришь?

Сердце ухает в пятки. Стою, вжавшись в стену, и не шевелюсь, не дышу.

— Четыре, — цежу сквозь зубы.

— Четыре? — выгибает бровь. — Будь добра, покажи его свидетельство о рождении.

Мне становится дурно. Прихожая плывет перед глазами, хватаюсь рукой за дверной косяк, чтобы удержаться на ногах. Пока я пытаюсь справиться с головокружением, Дима подходит ко мне и двумя пальцами за подбородок поднимает на себя мое лицо.

— Скажи честно, сколько ему лет?

— Четыре, — повторяю.

— Неправильный ответ, Белоснежка.

— Ему четыре, — настаиваю.

Это все какой-то страшный сон. Может, я сейчас проснусь и ничего происходящего не будет? Не будет Соболева, который стоит в нескольких десятках сантиметров и прожигает во мне дыру?

— Мама-директор не научила тебя, что врать не хорошо?

— Проваливай к черту! — выплевываю и скидываю со своего лица его руку. — Если через десять секунд ты не уберешься, я вызову полицию!

Лучше бы я этого не говорила. Дима хватает меня за плечи и вдавливает в стену, хотя я и так вжата в нее.

— Сколько. Ему. Лет. — Зло повторяет.

Я понимаю, что больше нет смысла сопротивляться и лгать. Соболев каким-то образом узнал правду. То, чего я так боялась, произошло, мне больше не отвертеться.

— Вероятно, ты знаешь, сколько ему лет, — голос дрожит из-за моих попыток сдержать слезы. Только бы не расплакаться при Диме. — Что ты хочешь?

— Я хочу общаться со своим сыном. Я хочу принимать участие в его жизни и в его воспитании. Я хочу, чтобы он знал меня, носил мою фамилию и мое имя в качестве отчества. Я хочу, чтобы он называл меня папой.

Это все звучит, как смертный приговор. Соболев пришел, чтобы уничтожить мою жизнь, мою семью, привычный мир моего ребенка. Нашего с ним ребенка.

— Нет, — тяжело сглатываю. — Это невозможно.

— Почему?

— Потому что у моего сына уже есть отец, и это не ты.

Его тяжелый кулак впечатывается в стену рядом с моим лицом.

Глава 29.

Я инстинктивно сжимаюсь и зажмуриваюсь, ожидая следующего удара, но он не следует. Дима опускает ладонь мне на горло и слегка сжимает. От ужаса, что он сейчас начнет меня душить, резко распахиваю глаза.

— Блядь, как ты посмела скрыть от меня!?

За секунду вспыхиваю, как спичка. Уже по фиг, что Соболев сжимает мою шею, что только что он бил в стену рядом с моим лицом, что он стоит злой и неадекватный, как псих.

— Как я посмела скрыть? — хватаю его руку на горле и скидываю. Повинуется. — Как я посмела скрыть???

— Именно. Как ты посмела скрыть от меня сына?

— У Олеси своей спроси, как я посмела скрыть! У Олеси своей спроси, как я искала тебя, чтобы сказать о беременности! У Олеси своей спроси, как она соврала мне, что ты умер!

Я выкрикиваю это все, срывая голос. Крикнула бы больше: и как машина меня сбила, и как в больнице лежала с угрозой выкидыша, и как преждевременные роды начались, и как сама чуть на тот свет не отправилась. Много чего бы выкрикнула Соболеву, но в горле запершило, и я начала кашлять.

— Я дважды приходил к тебе в больницу, — произносит зловеще низко. — Потом я звонил тебе. Потом мы встречались в кафе. Потом я провожал тебя с ребенком до дома. И каждый раз ты лгала, глядя мне в глаза.

Слышу, как он тяжело дышит. Опускает руку мне на сгиб между шеей и подбородком и поднимает лицо на себя.

— Ты смотрела на меня своими невинными серо-голубыми глазками и лгала.

— Потому что ты не заслужил правды. Проваливай на хрен, — говорю со всей злостью, какой могу. — Если бы ты хоть раз позвонил мне из своей проклятой армии, то все было бы по-другому. А теперь пошел к черту! У меня уже есть муж, а у моего сына уже есть отец!

В следующую секунду я оказываюсь снова прижата к стене.

— Пошел. Вон.

— Я хочу общаться со своим сыном.

— Только через мой труп.

Новый удар кулака приходится на стену ровно в сантиметре от лица. На этот раз я не закрываю глаза и не сжимаюсь от страха. Продолжаю смотреть на Соболева прямо.

— Я пойду в суд, — угрожает. — Хочешь этого?

— Вали, куда хочешь. Ты не приблизишься к моему ребенку.

— Это и мой ребенок тоже. Я подам в суд и потребую установления своего отцовства через анализ ДНК, а потом поделю с тобой опеку над сыном. Мы могли бы договориться мирно, но пойдем по сложному пути, Белоснежка.

— Не боишься, что я дам судье взятку? — издевательски хмыкаю. — У меня остались связи от папы.

Соболев моментально меняется в лице. Становится еще злее, еще чернее. А я упиваюсь его реакцией. Победоносная улыбка сама расползается по лицу.

— Поверить не могу, что когда-то любила тебя, — добиваю его последней фразой. — Мой муж в миллиард раз лучше тебя.

Его взгляд медленно перемещается с моего лица на шею. Мгновение смотрит в одну точку.

— Ты любишь меня до сих пор, — уверенно констатирует. — Иначе зачем продолжаешь носить это?

Дима подцепляет пальцем кулон со знаком бесконечности, который подарил мне на день рождения в Питере семь лет назад.

Меня будто ведром ледяной воды обдали. Соболев начинает тихо смеяться. В этом смехе