отчетливо слышится издевка и его доминирование надо мной. Я же стою, как вор, пойманный с поличным на краже. Не нахожусь, что сказать в свое оправдание, что ответить.

— Не любишь, говоришь? — отпускает кулон и ведет пальцем вниз по моему декольте. Переходит на сарафан и двигается ниже по груди.

Мое тело выдает странную реакцию. Мне бы испугаться, оттолкнуть Соболева, но вместо этого снова на меня накатывает волна желания. Соски твердеют ровно в тот момент, когда Дима надавливает на них через ткань сарафана.

— Может, еще скажешь, что не хочешь меня? — выгибает бровь. — Что не возбуждена сейчас? М, Белоснежка?

Натягиваюсь, как струна, шумно выпуская воздух из легких.

— Пошел вон, — цежу.

Снова смеется. Ложится на меня корпусом, вдавливая в стену.

— Давай, Белоснежка, скажи, что не хочешь меня.

Рука Соболева уже под моим сарафаном, идет вверх по ноге. Легкие парализованы, я не могу дышать. Он уже подошел к резинке стрингов и подцепил их пальцем.

— Ну так скажешь или мне лично проверить?

Творится какой-то кошмар, а я не могу его остановить. Я должна оттолкнуть Соболева, прогнать, вызвать полицию, в конце концов. А вместо этого стою под весом его тела и только чувствую, как между ног с каждой секундой становится мокро.

Очень мокро.

Очень-очень.

Он тянет стринги вниз. Я понимаю, что надо немедленно это остановить. Начинаю метаться под его телом.

— Проваливай! — нахожу в себе силы выкрикнуть. — Я тебя не хочу, понял!?

— Я больше не верю тебе на слово, Белоснежка. Теперь все, что касается тебя, буду проверять лично.

Соболев одним движением срывает с меня стринги и тут же запускает ладонь мне между ног. Охаю. Это выходит против моей воли.

— Ну вот, а говорила, что не хочешь меня. Теперь я точно знаю, что тебе нельзя верить.

Не успеваю ответить, потому что Дима впивается в мой рот поцелуем. Одна его рука у меня между ног, второй он фиксирует мой затылок, не давая вырваться. Я пытаюсь сомкнуть губы, не пускать его язык внутрь, но он все равно прорывается.

И в это самое мгновение внутри меня что-то ломается. Стена, которую я выстраивала между собой и Соболевым, рушится. Все кирпичики разлетаются в пыль. Потому что я чувствую вкус Димы и узнаю его.

Воспоминания обрушиваются на меня, как цунами. Сознание подкидывает картинки семилетней давности, как много, страстно и самозабвенно мы целовались, растворяясь друг в друге. И сейчас, спустя семь лет, губы Димы на вкус такие же, как тогда.

Отвечаю на его поцелуй. Не могу сопротивляться. Это выше моих сил. Дима вошел в меня двумя пальцами, я мычу от удовольствия, зажмуриваю глаза. Обвиваю его крепкую шею руками.

Он трахает мой рот языком, между ног трахает меня пальцами. Я стону ему в губы и теку, как водопад. Ноги слабеют и подкашиваются. Видимо, Дима чувствует это, потому что перемещает вторую руку с лица мне под ягодицы и рывком поднимает меня вверх. Обвиваю его спину ногами, крепче хватаясь за шею.

Лязг пряжки его ремня отдает эхом в ушах. Потом к нему присоединяется звук расходящейся молнии джинс. Это отрезвляет, я дергаюсь, но Дима только сильнее вжимает меня в стену.

А через секунду я чувствую, как он входит в меня членом. Вбивает его до конца. С громким стоном мы разрываем поцелуй. Дима падает лбом мне на плечо, продолжая быстро двигаться.

Комната плывет, крутится. Я как будто в центрифуге вращаюсь. Пальцы на ногах поджимаются, из груди вырываются стоны. В эти мгновения я не принадлежу себе, я принадлежу Соболеву, я полностью в его власти. Дима может делать со мной, что захочет, а я буду покорно подчиняться.

Его запах, его руки, его дыхание на моей коже, его тихие стоны — все это возвращает меня назад, в счастливое прошлое. С ним. И как будто бы не было этих семи лет, как будто бы я не умирала от тоски по нему, как будто бы не рыдала ночами в подушку, оплакивая его «смерть».

Как будто бы не злилась, не ненавидела, когда он объявился. Как будто бы не хотела стереть его из памяти. Как будто бы не согласилась на переезд в Израиль, чтобы быть подальше от него: не встречать, не видеть.

Наслаждение затапливает меня, заполняет каждую клеточку тела. Это так сладко, так прекрасно. Как американские горки, как прыжок с парашютом.

Дима ускоряет темп, мой голос уже сорван от стонов. Оргазм неминуемо приближается. Дима чувствует это, снова целует в губы, а потом отрывается и спрашивает на ухо:

— В тебя или на тебя, Белоснежка? Выбирай.

— На меня, — сбивчиво шепчу.

— А может, сестричку для Владика? М?

Если бы я могла контролировать свое тело, то влепила бы Соболеву пощечину. Но находясь почти на самом пике наслаждения, чувствуя его неминуемое приближение, я могу только отрицательно качнуть головой.

Под Димин тихий зловещий смех я срываюсь в пропасть, лечу, парю. Взрыв внизу живота расходится по всему телу, из глаз брызжут слезы, я впиваюсь ногтями в Димину спину, царапая ее сквозь футболку. Содрогаюсь от наслаждения, тону в пучине сладостных чувств, умираю и возрождаюсь.

Дима быстро выходит из меня и кончает мне на бедро. Теплая сперма медленно стекает вниз по ноге. Приоткрываю веки и пытаюсь сфокусировать поплывший взгляд на Димином лице.

— Я уже и забыл, как офигенно ты кончаешь, Белоснежка, — произносит со смешком.

Откуда у него силы разговаривать и смеяться?

Соболев опускает меня на пол. Ноги ватные, непослушные, не могут удержать меня в вертикальном положении, и я спускаюсь вниз по стене. Снова эхом в ушах отдается звук застегивающейся молнии на джинсах и лязг пряжки ремня.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю слабым, сиплым голосом, еле шевеля языком.

— Хотел проверить, остались ли еще к тебе чувства.

Такой ответ заставляет меня поднять на Соболева недоуменный взгляд.

— И как, проверил?

— Да… Не остались.

Я молчу, словно громом пораженная. Дима смотрит на меня сверху вниз, и в этот момент я особенно отчетливо ощущаю свое унижение и весь ужас произошедшего. Я впустила его в квартиру своего мужа и позволила трахнуть меня, как какую-то шлюху.

Боже, что я наделала…

— Ты не нужна мне, — жестоко произносит. — Но мне нужен мой сын. Я не собираюсь отбирать его у тебя, но я хочу с ним видеться, общаться, присутствовать в