этот человек, отмокает душой и телом, проходит через разные ванны, бассейны, массажи, парилки, надевает чистую рубашку, отглаженные штаны со стрелками, пьет в кафетерии чай или в баре кефир — и кто же покидает нашу с вами баню? — Размечтавшись, а может быть, и не случайно, а с психологическим умыслом секретарь уже употребил словосочетание «нашу с вами». — Кто? Выпархивает из нее почти ангел. В здоровом теле — здоровый дух. Человек этот не стремится забулдыжничать на троих с друзьями, он торопится в семью, домой. Он торопится к своему свежему борщу, к уюту, к милой жене и прилежным детям, к всеобъемлющей нашей программе «Время». Разве это не замечательно?

— И это все?.. — спросил ошарашенный разнообразием идей Колька.

— Пока все, — ответил секретарь. — Есть у нас кое-какие и дополнительные планы, но это на будущее.

— Но ведь планы можно и досрочно… — сказал Колька, магнетически зажигаясь.

— Конечно, — сказал секретарь обрадованно.

— Тогда… — Колькин голос звучал уже торжественно, значительно, Колькин голос парил, потому что к этому моменту разговора он уже решился и немыслимая раньше задача показалась стоящей, значительной, как раз по плечу его молодым нерастраченным силам. И секретарь ему понравился. Своей настойчивостью, душевным радением за здоровье трудящихся и деликатностью, да и негоже отказывать такому любезному и откровенному человеку, а может, здесь его, Колькина, судьба, здесь оседлает он своего Сивку-Бурку, и он совсем было сказал: «Я согласен», но тут вспомнил о двух промелькнувших в разговоре предыдущих директорах, сердчишко у него екнуло, он подумал, что очень нерасчетливо поступает, не поинтересовавшись роковыми причинами, по которым с этими ребятами круто и решительно распорядились, и, меняя на ходу фразу на более разумную, но по-прежнему торжественно, заявил: — Тогда я хотел бы полюбопытствовать, а что произошло с этими двумя директорами?

Секретарь сразу сник, погрустнел, будто съел испорченную котлетку, но только на секунду, а потом снял очки, протер их, дыхнув на чистые стеклышки, надел и уже снова из-за увеличительного стекла большой силы, что делало его взгляд очень настойчивым и определенным, зло сказал — никакой деликатности здесь уже не было, — сказал, как отрубил:

— Один построил в бане два верхних этажа, а из «сэкономленных» материалов возвел в двадцати километрах от города себе дачу — вот мы его и освободили от должности и партбилета. Судьбой его сейчас занимается другая организация. А второй директор про себя подумал, что он умнее всех и законы знает, и построил дачу своему сыну. Беда сейчас с этими дачниками, увлекаются, — закончил секретарь этот грустный монолог уже не официально, а раздумчиво, вроде бы делясь с Колькой своими личными невеселыми соображениями.

— Тогда я согласен, — сказал внезапно Колька, как выпалил, — я дач не строю, я по натуре и призванию турист…

IV

Занятный и нравоучительный получился разговорчик. А после него так все быстро, по-волшебному закрутилось, что и два дня не прошло, а уже Кольку и на исполкоме утвердили, и на воинский и на партийный учет он встал и даже оказался владельцем отдельной комнаты на третьем этаже в общежитии для семейных специалистов и научных работников. Миленькое такое и чистое общежитие, кругом живут серьезные, вдумчивые люди, которые даром, видно, золотого времени не теряют, потому что у каждой почти двери по детской коляске, а внизу под недремлющим надзором вахтерши навалено велосипедов и детских, и взрослых — спасаются от гиподинамии; половина, наверное, общежития бегает по утрам трусцой, так как физики-лирики, Колькины будущие клиенты, помешаны на собственном медико-оптимальном весе и здоровье. Ну разве не ангельская, не достойная самой белой зависти обстановка? Разве мечтал Колька в молодые годы войти в такое общество? Предполагал ли когда-нибудь, что так быстро станет и директором, и комнатовладельцем и вообще, что жизнь обернется к нему, начинающему, своим румяным и веселым лицом?

Ах, как это все было бы хорошо, так сказать, по высшему замечательному классу, со знаком качества, если бы не та суровая обуза, которую Колька на себя взял. Такое непривычное и, кажется, склочное дело. Такие немыслимые заботы. Ему, Кольке, любоваться бы своими первыми в жизни отдельными хоромами. Думать о том, как перекрасить в нежный интеллигентный цвет полы и все по высшему уровню благоустроить, тахту купить пошире и попрочнее, с дальним прицелом, чтобы и вдвоем было разворотисто и не тесно, занавесочки в цветочках приобрести, какую-нибудь огненную герань на подоконник раздобыть, — вот о чем бы Кольке мечтать. Иметь бы эти радостные и счастливые заботы, а вместо этого другое до одури кружит голову, беспокоит сердце.

Конечно, баню себе город отгрохал всем на удивление, просто со столичным размахом, но как же ему, Кольке, с такой махиной справиться? Он как впервые с начальником горкомхоза приехал в эту самую «оздоровительную баню» и после всех положенных знакомств, с парторгом, председателем местного комитета, с коллективом, уже один пошел посмотреть вверенное его надзору и догляду хозяйство, то, когда в главную бойлерную заглянул, просто ахнул, душу его смятением обожгло: сколько же разноцветных труб, вентилей, кранов, задвижек, рычагов, моторов, манометров. И среди этого умного разнообразия, воплощающего железную поступь прогресса, бродит какой-то слесарь с неясной походкой. Боже мой, как же во всем этом разобраться, как во все это вникнуть? А разбираться надо и в этом бойлерном хозяйстве с неопределенным слесарем, и в кислородных баллонах, сварке, хвойном экстракте, в комплектах белья, в жемчужных ваннах, в устройстве фонтанчика, который весело и предупредительно журчит в вестибюле, в хлорировании воды, в тонкостях эпидемиологической службы, которая, как известно, чинит докуки любой бане, в березовых, дубовых и можжевеловых вениках, в резиновых тапочках и шлепанцах, прозываемых «вьетнамками», которые дают на прокат, в устройствах, которыми сушат голову, в прейскурантах, инструкциях, правилах и исключениях, в тысячах таких же непривычных и неизвестных ему ранее вещей, а главное, в характерах и повадках молодых, старых и средних лет людей, без которых все эти трубы, баки, бассейны — хлам, мертвый инвентарь. А ведь большинство этих новых сослуживцев старше его, поднакопили за жизнь опыта, разочарования, хитрости и уловок. Как с ними он, Колька Агапов, справится? Здесь не то что на недавней армейской его службе, здесь не состроишь зверское лицо и не скажешь: «Направо», «Кругом марш». Не объявишь два наряда вне очереди. Тут надо деликатничать, искать индивидуальный спасительный подход. В тяжелый, ой в тяжелый он впрягся воз, как бы где-нибудь на повороте не тряхнуло его, не придавило оглоблей. Думать тебе надо, Колька, пораскинуть мозгами, покрутить шариками.

Но особенно его, Кольку, удручила недостроенная сауна в подвале — третья очередь! Его злая доля! А ведь