счет «Бани здоровья» в честь успешной реконструкции и строительства, и лихой прораб Вадик Пронин — пей-пей, а дело разумей — предложил:

— Давай, Николай, пойдем прямо из пивбара посмотрим рабочую площадку.

А почему бы не посмотреть, ведь баня до восьми часов вечера работает. Колька даже обрадовался такому повороту событий: значит, не болтовня, значит, серьезно Вадик говорит, не туфтит и не пропадет его угощение.

На место будущей реконструкции прошли свободно, через рабочий ход со двора. Пять ступенек вниз и — пожалуйста. Через дверь падал, освещая гарь и разор, свет от уличного фонаря, а с другой стороны подвала, когда пройдешь все апартаменты, светилось пятно от лампочки на одномаршевой лестнице вверх, на первый этаж бани. Страшновато. Колька еще подумал, дверь на улицу надо бы запереть, а то ходят, наверное, всякие разные, могут возникнуть хищения, а с другой стороны, надо уж решать комплексно: готово будет новое отделение, — само собой, дверь во двор сразу на ключ, на первом этаже вахтер, а пока пусть рабочие и слесаря ходят, так удобнее.

Неясный свет и некая подвижка в организме, произведенная пивом, не помешали Вадику усомниться в опрометчиво взятом на себя обязательстве: походил Вадик среди обгорелых стен, обрушившейся кирпичной кладки, полазил между металлических остовов выгоревших диванов и сказал:

— Здесь, Колька, работы непочатый край. И слесарки, и столярки навалом, и окраска, и электропроводку надо менять. А где все это добывать? Краску, цемент, вагонку, трубы, электроарматуру?

— Вадик, дорогой, — взмолился тут Колька, — ты же у меня единственная опора, последняя надежда. Да я тебе за это…

— Только не говори, — ответил рассудительно Вадик, — что всю жизнь будешь меня бесплатно купать, стирать белье и парить в сауне. Это мне ни к чему. Все обещают какую-нибудь глупость. Из меня ведь тоже жмут масло. Ты что думаешь, я умом покалеченный, не могу нахватать для своего РСУ выгодных заказов, не умею работать на показуху? Могу. И сам буду сыт, и с табаком, и рабочие с премией и тринадцатой зарплатой. Но это значит, сначала контору на рынке отремонтируй, а потом уже детский садик. Детскому садику дать нечего, он никаких дефицитов не добудет. Для детского садика, правда, никто не откажет в строительных материалах, но за этим и походишь. Вот я и стараюсь третий год, Николай, жить по совести и чести. Наверное, не выдержу. Тебя, наверное, тоже первый секретарь охомутал? Который в очках. Верно?

— Верно, — вскрикнул Колька, потрясенный прозорливостью Вадика.

— И меня тоже. Он здесь свою романтическую команду подбирает. Говорят, по глазам. Кто, как говорится, кого. И вот ради твоих честных глаз, Колька, я так и быть построю тебе сауну, так что тащи в понедельник документы, начнем осмечивать. Но условие: лес на столярку и вагонку для обшивки будешь доставать сам. И конечно, своими силами стройплощадку очисти, пожарище это убери, у меня ведь с подсобными рабочими совсем плохо. Воскресник устрой, субботник…

VIII

Прасковья Кузьминична не любила всякой бесплатной работы. Эта ее заскорузлая неприязнь относилась и к работе общественной. Но здесь, когда новый директор, заглазно прозванный в бане за любовь к порядку «старшиной», объявил, согласовав с месткомом и партбюро, воскресник по уборке подвала, тетя Паша пошла в первых рядах, проявляя чудеса трудового героизма. За свое лучшее будущее тетя Паша боролась. На носилках вместе со случайной напарницей из бухгалтерии выносила из подвала битый кирпич, сгребала мусор, подметала полы. Работала, как на себя. В неразгибаемых хлопотах и энтузиазме прошел у нее целый день.

И это всеми было замечено. Директор зафиксировал это даже в приказе, совершенно не представляя, какие мысли обуревали в момент трудового подвига тетю Пашу. А мысли ее обуревали не самые веселые, можно сказать, просто мстительные. У нее в сознании не умещалось: как же так, жили-жили — и вдруг получили на свою голову бойкого старшину? Зачем? Кому нужно это коловращение жизни? Все-таки несправедливо устроен мир: вполне они в «оздоровительной бане» могли бы обойтись своими скромными силами. Но надо же, чтобы оказался в Околонске старшина не где-нибудь, в городском парке, допустим, при аттракционе «Автодром» или на должности директора кинотеатра «Звездный», нет — у самого ее кошелька.

А как же теперь развеселая свадьба Зойки? Как же теперь такие нужные ей, Прасковье Кузьминичне, вещи, которые она планировала купить на зависть и удивление соседям. Да и подкопить, собрать потуже мошну тоже необходимо. На заслуженном отдыхе себя надо чувствовать не иждивенкой, а женщиной, не зависимой и от собственной пенсии, и от дочерниих и зятьевых подачек. Она, может, еще сама английский сервиз и автомобиль на будущее бракосочетание собирается преподнести. Деньги — это сила. С деньгами себя хоть за царя горохового можно выдать. Выйдя на пенсию, она, Прасковья Кузьминична, ведь смогла бы распустить о себе волнующие слухи, что она, дескать, внучка какой-нибудь зачуханной княгини или белоручки графини или что дочку в свое время родила от любви заезжего народного артиста или знаменитого летчика. Разве валяются на дороге такие увлекательные рассказы и бывальщина? Как бы на нее, когда-то простую банщицу, холопку, здесь глядели! Поджимайте губы, косоротьтесь!.. А уж коли, уйдя на пенсию, станет носить не теперешний телогрей, а что-нибудь ондатровое или подороже, и уже в таком непростом виде покажет какой-нибудь товарке, взяв с нее слово — ни гугу, покажет что-нибудь из бабушкиного заветного золотишка, да с камешками!.. А! Каково? Да она еще и мужичка себе добудет, какого-нибудь отставничка с палочкой. Не одной же век доживать!

И ведь эти все ее мечты могут исполниться! Так почему кому-то мешают ее душевые кабины? Да она своим бескорыстным радением создает удобства для тружеников! Почти домашний уют, только спинку не вытирает. Она знает: за каждый рубль надо потопать. Так зачем, спрашивается, уничтожать черный ход и городить какую-то немыслимую сауну. Очередь на помывку, видите ли, помешала! Да кому она мешает, очередь? Без нее и у жизни не тот вкус. Разве кто-нибудь из посетителей возражает, что она, Прасковья, обходится без кассы, совмещая профессии? Да это же удобства для трудящихся. И веник и рубль — все в одной руке. Она — сама этот самый простой народ, и кому лучше всего понять его хотения? Так-то. Тогда, спрашивается, зачем ей стесняться? Нечего ждать справедливость как милостыню, надо брать судьбу за горло…

Уж так она, Прасковья Кузьминична, попервости радовалась, что со временем должно открыться отделение с сауной в подвале! Конечно, она, как женщина здравая, понимала, что и у нее в душевом отделении чик-брык, кваску на вилочке, чего-нибудь подкрасят