Он вспотел, мелом измазал и пиджак, и щеку, и руки. Партий уже отыграно Бог знает сколько, а мужик все не мог решить главную задачу Жоржа – играть по крупной.

Наконец, Жорж не выдержал.

– Ну, чо мы меньжуемся. Давай махнем по красненькой разок.

– Ну, разок можно, – сказал после долгой паузы мужик. На кон была поставлена ещё одна тридцатка. Мужик выиграл.

– Ну, фарт пошел, – захохотал мужик.

– Давай по полтиннику, у меня есть, – мужик долго шарил за пазухой и полтинник достал. Бог мой, какие деньги!

Наш Жорж знай кий мелом трет и все якобы вздыхает. Даже к нам повернулся: – Эх, пацанва, видно мне сегодня без фарта. – И так нагло нам подмигивает.

Жорж опять проигрывает и тут мужик сломался. Старая пословица: «Жадность фраера сгубила», а сколько столетий живет. Во дворе говорили, что впервые её произнес Понтий Пилат, когда узнал, что Иуда выдал своего Учителя.

Так вот, мужик сломался.

– Давай по соточке, чего уж мелочиться.

– Лады, давай, только я уже в долг возьму, – сказал Жорж и на самом деле пошел к Владимиру Владимировичу. На кону уже было, худо – бедно, по маленькой, а набежало уже более двух тысяч рублей. Мы застыли, наблюдая крах, гибель, можно сказать, конец несчастного мужика. Через несколько партий, проигранных Жоржем, он наконец, пускает в ход свою коронку.

– Вот что, друг. Время уже позднее, давай снимем кон (то есть, сыграем на все). А на кону уже более 4 тысяч. Полновесных советских рублей! Это при среднемесячной зарплате советского трудящегося в 500 рублей.

Все застыли. Мужик думал долго. Жорж вспотел. Даже рубаха на плечах и спине стала тёмно-серого цвета. И волновался он не от чего-либо, вроде как проиграет. Нет, волнение Евгения было только одно, чтобы этот лох не отказался.

Лох, он же фраер, он же мужик после долгих раздумий согласился. Но… при условии – разбивает кон он.

– Да конечно. Да ради Бога, – почти заблеял Жорж. Все. Игра сделана. 4 тысячи рублей остаются на кону. А фраеру – билет до Голутвина и гудбай, как говорят наши дорогие союзники.

Шары поставлены. Ставил сам Владимир Владимирович. Мужик перекрестился. Вздохнул. И катанул первый шар. Один – два – три – четыре шара сразу оказались в лузе. Невольно даже прожженные профессионалы, мастера кия, ахнули. Ибо далее наш мужик, фраер из Голутвина, не дал Жоржу ни одного шара. Всю игру сделал, как говорят, с одного кия.

Тишина была такая, что слышно было шуршание купюр, небрежно засовываемых мужичком за пазуху.

– Ну, прощевайте, за игру спасибо. Вот сотня на беленькую с шампусиком, прощевайте ещё раз, – и мужик вышел из зала.

Жорж переглянулся с Владимиром Владимировичем и пошел с Юркой следом.

Мы уже понимали. Сейчас будут у этого мужика отбирать выигрыш. Так бывает. Поэтому Жорж Юрке всегда часть выигрыша отдает, а Юрка смывается.

Мы выскочили следом. Мужик шел медленно. Рюкзачок перекинул через плечо.

– Эй, друг, погоди-ка, – хрипло произнес Юрка. Но он, да и мы, не заметили, как рядом с мужичком оказались двое. Под два метра, в телогрейках, галифе и прохорях[11].

– Ты, брат, не видишь, человек на поезд спешит. Чё сказать хочешь – скажи нам. Мы за него мазу[12]держим, – ответил один из парней и стало Юрке и Жоржу ясно, что сказать им нечего.

Они молча повернули в бильярдный зал. А мы тихонько прыснули в разные стороны.

Евгений больше в саду Баумана не появлялся. Вообще – исчез. Ещё бы – такой долг почти всем бильярдистам. Да что долг. Позор! Обули как лоха.

Юрка сидел дома около года. Мы приносили ему нехитрую снедь. Затем, когда сломанные ребра зажили, он тоже съехал. Соседи говорили, поменялся в другой район.

Мы сделали вывод – играть в азартные игры нужно только с близкими друзьями. А уж такой возраст у нас наступал, что оказалось – лучшая игра в карты – в «Акулину», с девочками. Фант – поцелуй. В сад Баумана мы ходить продолжали и слышали стук шаров. Но заходить в бильярдную нам пока не хотелось.

Танцплощадка

Танцплощадка располагалась за гротом, который теперь является памятником регионального значения.

На танцплощадке были, конечно, танцы. Играл оркестр, девочки, девушки и барышни танцевали друг с другом. Хотя уже и мужчин было немало. Особенно военных.

Мы, пацаны ещё, но уже подрастающие, смотрели на это действо рук, ног, тел, смеющихся лиц, блестящих глаз внимательно. Учились.

Руководила всем этим достаточно сложным механизмом Тоня. Нам она казалась совершенно взрослой, а было-то ей годов 20 с небольшим. Тоня продавала билеты, объявляла танцы, иногда и сама танцевала и, главное, улаживала споры сердечные, приступы ревности горячих лейтенантов или опасные разборки среди мелкой или средней шпаны. «Серьезные люди», как вы понимаете, на танцы не ходили.

Нас, мальчишек не из явной шпаны, но стремящейся, Тоня, как правило, в середине вечера на танцплощадку пускала. Да и вообще, потом начиналась неразбериха. Кто-то выходил. Новенькие толкались. Да и на площадку мы стремились только, когда приходил (если можно так выразиться) Лешка – танцор. Он не подходил, а подъезжал, у него не было ног. А тележка для тех времен была стандартная: сколоченная деревянная платформочка с подшипниками. Ну, ещё подстилка. Ремень, который культи ног прихватывал. Да два бруска, как правило, подбитые наждачной бумагой. Это чтобы толкаться было удобнее. Да зимой не скользили бруски.

Леша подъезжал к танцплощадке, закуривал. Все уже знали, он не разговаривает, когда на тележке. Поэтому ребята, кто поздоровее, его поднимали через ступеньки и заносили прямо на скамейку. И вот когда он сидел на скамейке, мы, да и все, видели, какой это красивый парень. Мощная шея, разворот плеч, торс – ей Богу, всем нам тут же хотелось походить на Лешку. Мы были его негласные адъютанты. Да и снять со скамейки могли, ежели по двое с каждой стороны тележки. Гимнастерка летом, всегда чистая. А зимой зеленый ватник. И только одна медаль «За отвагу». Уж в медалях мы разбирались. Даже в немецких. Поэтому знали, «За отвагу» и давали за отвагу. И только.

А Тоня объявляла. Чтобы нас не выдернула какая-нибудь шлендра на танец, мы прятались за Лешкиной скамейкой.

Музыка же играла. Тонька звучно объявляла: вальс-бостон. И без перерыва – фигурный вальс. То она объявляла медленные и романтические танцы – что это такое, мы не знали. То – па-де-грас или фокстрот. Или совсем сногсшибательное танго с плетением.

Да кто из танцующих знал все это. Сомнительно. Поэтому танцоры и