в имении, но бинокль давал двадцатикратное увеличение, не требуя никакого напряжения. Чтобы удобнее смотреть, я использовал монопод, а сам сидел в кресле.

На севере – роща, а за рощей – Кунгуевка. Само село я толком не видел, видел лишь железную трубу котельной, что отапливала школу, с которой я толком не познакомился, а надо бы. Но лето ещё. Все отдыхают. Детей вывезли в Адлер, в лагерь отдыха “Орлята” – из Чернозёмска, чартерным рейсом. За дядин, то есть уже мой счет. Традиция. Впрочем, и перелет, и лагерь отдыха давали скидку. Значительную. Много-много лет.

Кстати, почему Людмила Сергеевна не пошла учительницей в школу? Верно, здесь ей платят больше? Или вакансий нет? В школе учителя хорошие, им, помимо зарплаты, идет кунгуевская стипендия, нет, не из моего кармана, но дядюшка нажал в районе. На кого следует нажал. Мне тоже придется нажимать, если начнут артачится – это всё Войкович утром рассказал. Рассказал ещё, что согласно моего распоряжения (так и выразился: “согласно вашего распоряжения») берёт трех человек в усадьбу. Людмилу Сергеевну я уже видел. Ещё ожидаем Прохора Ильича Санина, механика-водителя и мастера на все руки, пятидесяти пяти лет, за плечами служба в танковых войсках и четыре экспедиции в Антарктиде. На подходе и Глеб Иванович Горбовский, садовник и фельдшер, и тоже мастер на все руки, опять же четыре экспедиции в Антарктиде. Оба наши, из Кунгуевки. Прибудут завтра.

– Что делал танкист в Антарктиде, я понимаю. Тракторы, моторы, вездеходы. А садовник, пусть даже фельдшер?

– По основной специальности Глеб Иванович – гляциолог, кандидат наук. Только институт закрыли. Его звали в Америку, но, узнав что Федор Федорович умер, он попросился сюда – сначала на годик, а там по обстоятельствам.

– Хорошо. А жить где будут? В господском доме место есть, но…

– В господском доме им жить нельзя. Будут мешать одним присутствием.

– Так где же?

– В Кунгуевке. Сюда ездить на службу.

– На чём?

– Купим три автомобиля. “Нивы”. С пробегом. Недорого выйдет, опять же деньги на это отложены специально. Прохор Ильич машины уже присмотрел. Небольшой ремонт – и хватит на годы. Ну, а если что – во флигеле шесть комнат. Из них одна гостиная, общая для всех. Они с Анной Егоровной занимают две комнаты. Свободны ещё три. Так что в случае необходимости новые работники без крыши не останутся, всегда смогут и переночевать, и просто отдохнуть.

Вспоминая в ролях утренний разговор с Войковичем, я продолжал разглядывать окрестности. И размышлять. Что берутся трое работников – правильно. Я к ним присмотрюсь, не понравятся – дам от ворот поворот. Но Людмила Сергеевна мне показалась дельной женщиной. Не скажу, что сразу разглядел её насквозь, но кое-что разглядел. Злонамеренности не заметил. Со временем увижу и больше. А виноградарь и винодел лишними не будут.

Механик опять же понадобится, как и садовник. Лентяи в Антарктиде четыре экспедиции не зимуют, а работящие и умелые усадьбе очень даже понадобятся. Тем более Глеб Иванович – фельдшер. Будет кому за Владом понаблюдать, хороший фельдшер, да ещё с опытом полярной экспедиции дорогого стоит.

Закуску принесли вдвоем – Анна Егоровна и Людмила Сергеевна. Одной-то и неудобно было бы, тележка сюда не проедет. Один поднос с мясом, рыбой, икрой, маслом. На другом яблоки, капустный салат, натертая вареная свекла.

Вино “Карагаевское красное” и два бокала.

Ну, понятно. Я покорно принялся за капусту, Влад съел две ложки икры, запивая красным кроветворным вином. Я же вино только пригубил, и приналёг на свёклу. Влад ел, но без былого энтузиазма.

– Ешь икру, тебе полезно – сказал я.

– Да как-то того… не лезет.

– Ешь-ешь, Ленина, вождя мирового пролетариата, икрой вылечили от злодейской пули, и тебя вылечат.

Он съел, но, похоже, организм решил, что для него уже довольно. Поймав мой взгляд, Анна Егоровна незаметно кивнула: учтём на будущее.

Если бы будущее можно было предугадать…

Поели, попили, и, по барскому обычаю, разошлись спать. Собственно, я-то никуда не пошёл. Улегся на диван в мезонине. Влад пошёл к себе, его явно клонило в сон. Ну, ещё бы – еда сытная, да ещё вино. А мне капуста со свеклою дарила мысли легкие, возвышенные, которые парили высоко над землей, и я обозревал имение с высоты спутника, наподобие гугль-карты. Обозревал, обозревал, да ничего не выобозревал. На рукопись, что хранилась в письменном столе, ничуть не похоже. Что ж, это было бы слишком просто. Дед Захар, собравшийся помирать в сто двенадцать лет, до которых дожил без серьёзных болезней – это умно. Я бы и сам не прочь. Особо внимание на то, что по документам ему восемьдесят два. Тоже хорошо, внимание не привлекает. В отличие от ста двенадцати. То есть жить можно очень долго, но хвастать всему миру об этом совсем не обязательно. И как он сказал? Будут звать меня на крестины? То есть я, возможно, являюсь инициатором долгожительства? Или чем-то вроде монтёра, просто соединяю жизнь субъекта с объектом? С Кунгуевкой, сиречь с Карагаевкой? А бросит человек родовое гнездо, уедет куда-нибудь в Аделаиду или Рио-де-Жанейро, что тогда?

И, наконец, змеи. Так-то их было немало, а разделить на всю рощу? Если предположить, что в роще шесть квадратных километров, то есть шесть сотен гектаров, получится по одной змее на пять гектаров? Ну, это если мы видели всех. А если только часть? Окрас маскирующий. Ужи, не ужи – мне почему-то казалось, что не ужи – они способны выполнить роль охраны. Что, если я ещё и повелитель змей? Оно бы неплохо…

Интермедия

Когда-то новенький, чемоданчик ныне был под стать хозяину – подержанный, побитый временем. И не только временем. Последние годы были тяжелыми, хоть и провёл он их в красной зоне на положении, скажем так, полупочётном. Однако не всем то нравилось. Там такие полупочётные не в диковинку. Отстаивай свое место, не то сгинешь.

Но сейчас ему вместе со старым чемоданчиком дали новый шанс. Прояви себя, как в добрые старые времена, и лети, куда душа пожелает. Вместе с чемоданчиком и подъёмными. Перебросят в Донецкую область, а там уж сам обустраивайся. Ремесло есть, спрос на ремесло есть. Да хоть в Сирию, к птице Сирину!

В глубине души он сомневался, что перебросят. Сам бы он такого не отпустил. Пристрелил, а лучше бы прирезал. С другой стороны, как начнешь связи рвать по принципу домино, так и никогда не кончишь. Убить исполнителя. Убить убийцу исполнителя. Убить убийцу убийцы исполнителя –