это сколько же пустых хлопот и лишних трат. Себя проявил правильно: на допросах молчал, на суде молчал, в зоне молчал. Или говорил о футболе. Вдруг и отпустят.

Он лежал на маскировочной подстилке, прикрывшись маскировочной же сеткой. И одет в маскостюм. Обыкновенный человек в пяти шагах пройдет – не заметит. Некоторые говорят – в трёх, но в пяти будет вернее.

Лежал он с утренней зари. Смотрел за поместьем. И глазами, и в прицел винтовки. Прицел четырехкратный, зато небольшой и не отсвечивает. Всё равно отсюда до усадьбы не достать. То есть в усадьбу-то он попадет, и даже в нужное окно есть шанс попасть, а вот в объект уже вряд ли. Километр триста метров.

Объект непростой, его предупредили. Подробностей не сказали, рылом не вышел, но предупредили: опасен. Очень. Но любит одиночество, в том его слабость. На близкий контакт не идти, без шансов. Только издали завалить, и тут же бежать. Опрометью. Не оглядываясь.

Утром он видел, как объект с напарником въехали в лес. Другой бы не выдержал, постарался бы поразить цель, и дело с концом, но он не другой. Во-первых, всё равно расстояние было около полукилометра, для передвигающейся на автомобиле цели неприемлемое. Во-вторых, их было двое. Объект вооружен, телохранитель, возможно, тоже – всё утро стреляли где-то в ложбинке. Значит, если он промахнётся – а шансы на это немаленькие, – то за ним в лесу откроют охоту, а в лесу от его винтовки с четырехкратным прицелом толку мало, в лесу открытого пространства на девять с половиной шагов не всегда сыщешь.

Нет, у него план. Выяснить обстановку, дождаться вечера, подползти поближе и аккуратно выстрелить. Потом вернуться в лес, достать из-под валежника велосипед и – в точку назначения. Или, если страшно, куда-нибудь, но тогда не будет ни документов, ни хоть каких-нибудь денег.

Он посмотрел на часы. Без пятнадцати три. Лежал он удобно, да и кусты рядом. За них он и отошел – нужду править, шоколадку съесть, руки-ноги размять, пару глотков минералки выпить. В книжках, что доводилось читать на зоне, снайперы сутками лежат недвижно, а делают под себя. Вранье. От неподвижного лежания наступает онемение конечностей, а обхезаешься – насекомые налетят, да и самого учуют издалека. Всё хорошо в меру.

Потому он медленно-медленно привстал, медленно-медленно отошел за кусты, прошел двадцать шагов в рощу, там справил малую нужду, сжевал двадцатиграммовую шоколадку “Гвардия” и выпил три глотка из пластиковой, зеленого цвета, бутылки. Пора и на место.

Ещё медленнее он двинулся к опушке. Вот те раз: стоило на минуту отлучиться, а место-то и занято! На подстилке грелась змея, тоже, видно, из снайперов – он разглядел её лишь с метрового расстояния. Хорошо, в руке нож, без ножа по лесу ходят только бараны да овцы. Но убивать змею не хотелось – испачкает подстилку, опять же запах крови… Он поискал веточку. Змеи, они, говорят, людей боятся, змеи центрального черноземья. Пугливы наши змеи. Трусоваты.

Но тут икру пронзила судорога. Укусили, заразы. Не та, что на подстилке. Другая. А там и третья, и четвертая.

Он начал отмахиваться ножом, но разве так отмахиваются? Так дамы в операх веером завлекают кавалеров. Ничего, главное не упасть, уберечь голову и шею, а змеюк этих он одним движением…

И когда он уже полностью был покрыт живым ковром, рука самостоятельно дергалась, будто пыталась искрошить гадов в лоскуты. Да только жаль, нож из пальцев выпал.

Змеи людей не едят. Во всяком случае, целиком. Не тот зубной аппарат. Но вот яды у змей бывают разные. Бывают и такие, что, впрыснутые в тело, начинают переваривать его, и быстренько переваривать. А потом каждая змея берет свою долю. Не куском, а кашицей. Граммов по двести на сестру. Заглотит, уползет в укромную щель и сыта три дня, а то и неделю. От температуры зависит.

Вслед за змеями, а точнее, вместе с ними за дело берутся мухи, жуки, муравьи. Знаете, за какое время потомство одной-единственной мухи способно сожрать слона? А тут и не слон вовсе, и муха не одна. И муравьи ужас как соскучились по родной сельве. Зиму они проводят в подземельях, но мечтают о возвращении в Южное полушарие. Впрочем, это очеловечивание насекомых. Им бы поесть…

К вечеру от снайпера остался один скелет. Ну, и винтовка, и нож, и одежда, и подстилка и даже часы “командирские”. Змеям чужого не нужно, мухам и муравьям тоже.

14

Будь я невоздержан в пище, то наелся бы всякого-разного, да и проспал бы на диване до шести, если не до семи, потом встал с разбитой головой и слонялся, не рад ни себе, ни миру.

А так полчасика и подремал, вскочил бодрый. Туалет, отжимание от земли, кросс три круга, водные процедуры – и вот я свеж, бодр и готов к светской жизни.

Если же нет светской жизни, так предамся жизни рассеянной. Выкатил мотоцикл (утром дал задание Войковичу почистить, смазать и заправить). В мотоциклах я не силён, но и подо мной не зверь могучий, а младший из семейства, сто двадцать пять кубиков – это что-то вроде валета в карточной колоде славного семейства стальных коней. Бывают и меньше, но те уже по классу коньков-горбунков. А на этом отчего бы и не прокатиться. До заката времени достаточно.

Я достал поданный Войковичем шлем, чувствуя себя немножко Доном Кихотом, Росинант завёлся сразу, я уселся, тронулся плавно (“в мотоциклетной езде главное плавно тронутся, а там и продолжить”, учил меня в ПТУ приятель) и выехал за ворота, но направился не в лес, хватит мне сегодня леса, а вдоль траншеи, к западу от поместья. В бинокль я видел тропинку, уходящую к горизонту, и захотелось мне посмотреть что это за тропинка, куда она ведёт и кто по ней ходит. Потому ехал я по обыкновению неспешно, соревнуясь с бабочками, но не со стрижами. Бабочки были под стать полевым цветам – ничего пышного и вычурного, всё функционально, главное для бабочки не каста, главное избежать непоправимого зла, не достаться птичке.

Порой попадалась выбоина, меня подбрасывало, и маузер звучно хлопал по бедру. Пистолет можно было бы и дома оставить, но я не хотел. Имея возможность быть вооруженным, свободный человек тут же и становится вооруженным. Либо перестает быть свободным. Третьего не дано. Разве поискать что-нибудь полегче в хранилище? Для скрытого ношения? Но я не хочу носить скрыто. Пусть видят: человек идёт (или едет) хозяином необъятной