– Твоего шпиона! – заявила ему она. – Ты не можешь на время перестать мне платить? Знаешь, что я чувствую, когда получаю зарплату за то, что являюсь твоим информатором?

– Не думай так об этом. Ты сейчас тратишь свои отгулы.

– Я – твой доносчик. Твой стукач. Твоя крыса. И я не собираюсь больше ими быть.

– У нас есть соглашение, рядовой, и я…

– С меня хватит! – сказала она. – Официально я в отпуске. Я с тобой поговорю, когда мы вернемся. Если вернемся.

Она нажала на отбой до того, как он успел сказать что-то еще. Затем стояла там и дрожала, пока ждала, когда телефон снова завибрирует. Но этого не произошло. Она несколько раз глубоко вдохнула. Проверила свое отражение. Нацепила улыбочку и вышла, чтобы присоединиться к Демарко.

Баптистская церковь Воскресения на Линкольн-авеню в Эвансвилле представляла собой огромное строение из стекла и искусственного камня. Демарко сразу подумал о верхней части геодезического купола[5]. Из зазубренной вершины купола высился трехъярусный шпиль. Одна только парковка занимала большую часть квартала.

К счастью, в шестнадцать тридцать на парковке у главного входа стояли только восемь машин. Все – последние модели «Кадиллак» и «БМВ». Их гладкие, блестящие отражения в широких тонированных стеклопанелях делали церковь похожей, как подумалось Демарко, на дорогущий автосалон.

Стоявший в дверях охранник вздрогнул при виде значка Демарко и оружия в кобуре. Он попросил Демарко и рядовую Мэтсон подождать, исчез за освещенной ротондой и завернул за угол. Через три минуты он вернулся и повел их по тускло освещенному коридору к двери, на которой золотыми буквами было выведено: «Преподобный Эли Ройс». Он открыл дверь без стука, впустил Демарко и Мэтсон, затем снова закрыл дверь и вышел.

Шестидесятишестилетний Эли Ройс сидел в глубине комнаты на вращающемся кресле из красного бархата и черной кожи за внушительным трехгранным письменным столом из толстого красного дерева, окрашенного в черный цвет. Справа от него выстроился ряд тонированных окон от пола до потолка. Три серьезных, словно на стероидах, афроамериканца в одинаковых костюмах сливового цвета стояли у трех одинаковых стен бледно-желтого цвета. Две сногсшибательные девушки, обе не старше тридцати, на шпильках и в ярких цветастых платьях, сидели на шезлонгах напротив стеклянных панелей, скрестив длинные ноги в коленях, их ярко накрашенные пальцы ритмично покачивались.

На Ройсе был черный костюм в тонкую полоску и лимонно-желтый галстук. Из-за плеч пальто он выглядел на четыре фута шире. Он снял очки в черной оправе и повесил их на шею на украшенной бриллиантами цепочке.

– Так вы говорите, что из полиции Кентукки? – сказал Ройс.

– Нет, я такого не говорил, – улыбнулся Демарко.

Ройс блеснул своей белозубой широкой улыбкой:

– Так вы не сержант Райан Демарко из полиции штата Кентукки?

– Мы работаем с полицией Кентукки, – сказала рядовая Мэтсон. – На неофициальной основе.

– Неофициально, значит, – сказал Ройс, все еще улыбаясь. – Так зачем вы здесь? И прошу побыстрее. Мои партнеры сейчас ведут переговоры по бизнесу.

Демарко оглядел высокую и широкую комнату.

– Бизнес у вас хорошо идет, как я посмотрю.

Улыбка Ройса чуть дрогнула. Он откинулся назад в кресле и скрестил пальцы поверх своего внушительного живота.

– Мы расследуем преступление в бывшей баптисткой церкви Абердина, – сказала ему рядовая Мэтсон.

– Все еще? – ответил он. – Хотите сказать, что целый штат сотрудников правоохранительных органов еще не закрыл это дело?

– Вы бы, наверное, услышали, будь оно так, – сказал Демарко.

– Конечно, это же Кентукки, – бросил Ройс, отчего пять его приспешников хмыкнули.

– Да, и у вас там все еще есть бизнес, – заметил Демарко.

– Я едва ли помню, что у меня есть, – махнул рукой Ройс. – Всем управляют мои бухгалтера.

– В любом случае, – сказала ему Мэтсон, – мы бы хотели уточнить детали происшествия в церкви. Расскажите о том, когда именно и как вы узнали о телах за фальшивой стеной.

– Скелеты – едва ли тела, рядовая.

– Как вы о них узнали? – спросил Демарко.

Теперь Ройс совсем не улыбался. Он прищурил глаза.

– На неофициальной основе, говорите? Вас сюда послал Дэвид Висенте, чтобы снова меня донимать?

– Я так понимаю, у вас двоих есть какая-то история? – вставил Демарко.

Ройс медленно отодвинул кресло от стола. Затем он небрежно откинулся назад, его толстые руки неподвижно свисали с подлокотников.

– Меня уже тошнит от этих допросов, сержант. Поэтому, если у вас нет повестки в суд, вам придется обратиться ко всем сохранившимся документам. Приятной вам дороги обратно в Кентукки.

На этом он снова нацепил очки и нагнулся над листком бумаги на столе. Один из тройняшек в черном костюме бесшумно подошел сзади к Демарко и, схватив его за руку, развернул к двери.

Демарко обернулся быстрее, чем того ожидал мужчина. Встав к нему нос к носу, Демарко сказал:

– Прямо сейчас вы совершили простое нападение. Может, попробуете сделать это с отягчающими обстоятельствами?

Рука Джейми легла на кобуру. Ройс отошел за свой стол.

– Эй-эй, полегче, – сказал он.

Демарко даже не моргнул. Он шагнул еще ближе, толкнув грудью мужчину, все еще его державшего.

– У вас есть две секунды, чтобы убрать от меня свои руки, – сказал ему Демарко.

Мужчина взглянул на Ройса, затем убрал руку и отшагнул назад. Демарко с улыбкой повернулся к столу.

– Не могу сказать, что вы производите хорошее первое впечатление, пастор.

– Рядовая, – повернулся он затем к Джейми, – я считаю, что нам снова нужно взглянуть на те рапорты. Чуется мне, что мы там что-то упустили.

Демарко с Джейми направились к двери. Ройс обошел стол, чтобы пойти за ними.

– Скажите Висенте, что я надеюсь, уход на пенсию пришелся ему по душе! Скажите, что здесь есть неплохие озера для рыбалки, если он захочет заняться чем-то полезным для разнообразия!

И Демарко, и Джейми улыбались всю дорогу до стоянки. Когда за ними закрылась дверь, она сказала:

– А что насчет тех «конфеточек»? Как думаешь, что они тут делают?

– Поют в хоре, – ответил он.

– Правда? Как по мне, они тут играют на органе.

Ухмыляясь друг другу, они залезли в машину, Демарко сел за руль. Он завел двигатель, включил кондиционер, но так и не попытался выехать. Он больше не улыбался.