Но самым страшным местом был домашний кабинет. Письменный стол и кресло Виктора, которые он сам выбирал, компьютер, бумаги, папки, книги, блокноты и органайзеры, ручки и карандаши в стаканчике, отделанный кожей лоточек для всякой канцелярской мелочи – скрепок, стикеров, степлера и запасных блоков к нему. Светлане казалось кощунственным тронуть или передвинуть здесь хоть одну бумажку, и после похорон она заходила сюда один раз в неделю, только чтобы пропылесосить и смахнуть пыль. Старалась делать все быстро и смотреть лишь на собственные руки. Моральных сил не хватало даже на то, чтобы унести на кухню и вымыть стакан, из которого Виктор Семенович в последний раз пил минералку. Стакан как стоял на подоконнике в кабинете – так и стоял.

Компьютер у них был один, тот самый, в кабинете, и Светлана Дмитриевна пользовалась им свободно и без всяких ограничений, когда муж не работал за письменным столом.

– Зачем нам второй компьютер? – сказал Гнездилов, когда они переезжали в эту квартиру и прикидывали расстановку мебели в трех просторных комнатах. – Это барство и ненужная трата денег. Я работаю в кабинете чаще всего по выходным и иногда по вечерам, все остальное время компьютер в твоем полном распоряжении.

В тот момент Светлана расценила это как проявление полного доверия к ней со стороны мужа. Он даже пароль не поставил, а когда она впервые вышла в Интернет с этого компьютера, то увидела, что почту Виктор Семенович закрепил на домашней странице: заходи и читай в полное свое удовольствие, никаких тебе логинов и паролей. Светлана Дмитриевна тогда не удержалась, полюбопытствовала, но быстро убедилась, что ничего эдакого в переписке мужа нет, все исключительно по службе, по делу, или какие-то рассылки с нормативными документами. Скучное, короче. На рабочем столе и в документах тоже были сплошь указания, инструкции, разъяснения, аналитические справки, что-то про нормотворчество, прецеденты, одним словом, всё сугубо юридическое, ничего компрометирующего. Просматривать папки и бумаги ей даже в голову не приходило: там наверняка такое же скучное, служебное. Виктор никогда не запирает кабинет, значит, секретов здесь нет. Да и быть не может. Виктор Семенович Гнездилов не позволит себе ничего, что хотя бы в малейшей степени может угрожать его безупречной репутации. Все открыто, все прозрачно, все кристально честно.

Много часов провела Светлана Дмитриевна в этом кабинете, пока муж был жив. Писала письма, искала товары в интернет-магазинах, оформляла заказы, записывалась к врачам, читала новости, смотрела фильмы, сериалы, концерты и театральные спектакли. После похорон компьютер ни разу не включила. Ни одной лишней секунды в кабинете не провела. Быстрая уборка – и всё. Интернетом пользовалась, конечно, но ей вполне хватало смартфона.

Одежда Виктора Семеновича по-прежнему висела в шкафах и лежала на полках. Что с ней делать? Продавать? Светлана не знала, как и где. Отдавать? Некому. Выбрасывать? Рука не поднималась.

Для того чтобы войти в кабинет, сесть за стол и включить компьютер, потребовалось выпить еще немножко. Совсем чуточку. Компьютер едва слышно зажужжал и тут же вывесил на экране объявление, что будет обновляться. Ну, немудрено, много месяцев не включали, обновлений накопилось множество. Смотреть на темный экран с неторопливо меняющимися цифрами, показывавшими процент завершенных обновлений, было муторно, и Светлана Дмитриевна решила пока сделать себе кофе. Правда, чашка кофе каким-то немыслимым образом превратилась в широкий стакан с толстым дном, наполненный красновато-коричневой жидкостью с пузырьками и сладковато-острым обжигающим вкусом, но какое это имеет значение? Зато стало легче.

Она вошла в Интернет и уже занесла пальцы над клавиатурой, чтобы написать запрос на сайты знакомств, но вместо этого ввела в строку поиска слова «Леонид Гнездилов». Написала и тут же испугалась. Что она сейчас увидит? А вдруг такое, о чем лучше бы не знать?

Поисковик сообщил, что найдено более миллиона результатов. Светлана дрожащей рукой взяла мышь и принялась по очереди просматривать найденные материалы, начиная с верхнего. Всё не то. Люди не подходили по возрасту или по отчеству. Подвела курсор к строке «Фото», щелкнула, экран заполнили бесчисленные фотографии людей, носящих имя «Леонид Гнездилов». Она быстро скользила глазами, определяя примерный возраст, и пристально рассматривала лица тех, кому было на вид чуть за тридцать. В последний раз она видела Лёнечку пятнадцатилетним подростком. Прошло восемнадцать лет… Долгих восемнадцать лет, за которые он мог сильно измениться. Если вообще жив.

Вот этот, кажется, похож… И вот этот тоже… Лёня вполне мог бы за восемнадцать лет стать именно таким…

«Я обманываю себя, – думала Светлана, разглядывая очередную фотографию. – Я бы сразу его узнала. В пятнадцать лет черты лица уже вполне сформированы, Лёня не мог бы стать неузнаваемым для меня».

Фотографий было очень много. Примерно через час Светлана Дмитриевна почувствовала, что глаза устали, а размягченный алкоголем мозг не в состоянии сохранять сосредоточенность и концентрацию внимания. Взгляд ее упал на стаканчик с ручками и карандашами. Металлический, с выгравированной фигуркой Фемиды с весами в руке и с повязкой на глазах. Этот стаканчик Светлана носила в граверную мастерскую, готовила подарок любимому мужу на День юриста. Она вспомнила, как принесла домой нарядно упакованную и перевязанную ленточкой коробочку, как вручила ее Виктору, как он радовался и благодарил, сразу же поставил на письменный стол, сунул в стаканчик первую попавшуюся ручку. Но вместо горького умиления, которое прежде всегда появлялось, стоило Светлане Дмитриевне увидеть какую-то вещь покойного мужа или прикоснуться к ней, вдруг захлестнула ярость. «Я ненавижу его!» – прокричал голос в голове.

– Я ненавижу его, – осторожно прошептала Светлана, едва шевеля губами.

Сделала глубокий вдох, встала из-за стола, прошла в кухню, налила в стакан немного виски, буквально глоток, и выпила, не разбавляя колой. Подождала примерно минуту, прислушалась к себе и повторила громко и отчетливо:

– Я ненавижу его.

Леонид Петрович побоялся оставлять жену в одиночестве, поэтому сумки с продуктами Настя тащила сама, но в приготовлении еды на три дня отец активно поучаствовал, так что справились довольно быстро. Найти специалиста-медика, готового выехать на дом, оказалось намного проще, чем мастера, который согласился бы приехать в воскресенье монтировать шкаф, но и эту задачу Насте удалось выполнить, хотя и не без труда. Латыпов, как и ожидалось, орал в телефон, не стесняясь в выражениях, а Стасов только удрученно вздыхал и грустным голосом желал Надежде Ростиславовне здоровья. И даже Кислов не позвонил, что тоже соответствовало плану. Если накануне дела шли наперекосяк, то сегодня все складывалось вполне благоприятно. Настя перед уходом в тысячный, наверное, раз измерила маме давление, убедилась, что цифры не показывают ничего страшного, убрала тонометр в коробку и стала собираться домой. Уже спускаясь в лифте, подумала, что можно прямо сейчас заехать к Кислову. А почему бы нет? Он не позвонил позавчера, не позвонил вчера, не позвонил сегодня, а приехавшая из Рязанской области тетенька так долго ждать не может, прозябание в столице – затея недешевая. Логично же, правда? Она не станет ждать до завтра, еще только шесть вечера. Не застанет дома – оставит в дверях квартиры записку, код домофона она успела вчера увидеть и запомнить, когда Володя Шилов его набирал. После ночного разговора с Леонидом Петровичем она даже мысленно набросала примерный план разговора с Кисловым, чтобы наверняка убедиться, не шантаж ли или какая другая страшилка влияют на поведение неуступчивого автора.