От Петро ускользнул, повторил номер. И от Лары увернулся, тоже к нему со всех ног. И за дверью своей со сцены лабухи скрылись, пробирался пока. И это было уже.

Подняли они в закутке головы, замахали, еще в игры с ним играть хотели, заскучав. Но мимо Кабыш, по коридору опять, где она? И хозяйство насквозь все прошел, как ножом пропорол. А обратно уже крадучись, по углам в полутьме тихо рыская, и Карабаса близко голос услышал:

– Валерка, чего дурью маешься?

Среди ящиков тоже он, закутки в хозяйстве сплошные.

– Что вот чарлик фонит? Слышно, нет?

– Райд скажи, чарлик при чем? – не согласился Кабыш.

– Или журавль еще кривой.

– Сам крепил? Ну, руки оторвать!

– А может, и райд, ухо у тебя свежее, – покивал бородой Карабас.

Тихо, вполголоса он. На коленях Вера сидела, глаза прикрыв.

– Зря в чарлик уперся, райд как пить дать, – сказал Кабыш.

– Не давай, не надо, – усмехнулся Карабас. – Сперва с СИУРов меня, насчет пить. А неделю тому с блока метлой вообще, ну, вот с четвертого этого, как? И смена даже сейчас моя, пить не пить.

Вздохнула во сне Вера, Карабаса крепче обняла. Лицо безмятежное было. А может, и не спала, глаза не хотела открыть.

В ответ в макушку ее Карабас поцеловал:

– Задрушляла!

И на Кабыша замахал:

– Валерка, с ханкой ну тебя! От греха подальше!

– Райд! – напомнил Кабыш.

– Заметано! – отозвался вслед Карабас.

* * *

Догнала:

– А за мной чего ж, не за Иркой своей?

Вдруг в ярости на него даже. И к себе за плечи развернула. Мужчина кто из них?

– Нет, вот звала я тебя? Звала, ты скажи? Что в общагу ко мне, из душа голую!

– В халате!

– А в комнате душил кто? Да присосался! Никуда вообще от тебя!

Что и сказать, не знал.

– Ну, реактор.

Рассмеялась, ждала:

– Опять с реактором своим! Да забодал! Ну, ты всех уже! Так хиляй, чего ж ты, раз реактор? Сам-то? Давай!

Молчал Кабыш. И тоже отвернулась Вера, лицо вдруг горько пряча.

– Прибежал! А до реактора тоже жизнь была!

– Видел я твою жизнь. С бородой она.

Тихо рядом теперь стояли, близко. В закутке далеко лабухи смеялись, ничего им.

– Если б не каблук… – сказал Кабыш.

– Сломался он, Валик.

Нет, из двоих мужчиной он был. Бутылки на пол свои поставил наконец. И раздевал уже, в платье проклятом путался концертном. Да сдирал подряд всё, и на руки скорей подхватил, сама подпрыгнула. Но поехала стена вдруг у певицы за спиной, ящики с тарой пустой. И на пол повалились они под посуды грохот, и засмеялась Вера:

– Салют прощальный!

Не каблук, так стена, всё одно. Что снять успел, на себя впопыхах натягивала.

– Эх ты!

И по коридору пошла, всё.

* * *

Разжимал Петро с бутылками руки, опять, что ли, заклинило.

– Ну-ка! Ё-моё, клешни! Да чего такое! Ты отпустишь, нет?

Отнял, силу всю немалую применил. И к столу быстрей Кабыша подтащил. Всего заклинило, не руки только.

Выпили. Полез Кабыш с объятиями, он теперь. И Петро отбивался, уговаривал, его очередь:

– Ладно, ты чего? Да понял я, что темнишь. Что ж, не понял тогда, думаешь? Да сразу! И что вот придешь рано-поздно, знал, а куда ж ты денешься!

– Так жахнет опять! Горит, сука!

– Может!

– И чего?

Не знал Петро, еще скорей налил.

– Да пришел ты, главное, вот чего!

И отпустило Кабыша за руками вслед.

– Это как это ты тогда понял?

– Так ты был и есть темнило!

– А приду что, не денусь?

Опять Петро налил, по третьей уж сразу:

– Ну, ты вот… такой. Соврешь и каешься.

И головой закрутил Кабыш, вокруг уже смотрел. На Петро рядышком, на людей в переполненном зале, увидел. И на Петро опять. Вот дружба она и есть, отпускает когда.

И у стола кореша все, и не присели даже, не до того. Тут же и музыка заиграла, “Пульсар” опять на пятачок свой вышел. И Кабыш к сцене рванулся, совсем уж полегчало. Нет, догнал в толпе Петро, начеку был:

– Ух, какой! Ну, смотри у меня!

Упирался Кабыш, в объятиях вертелся зря могучих:

– Да как гондон меня!

– Кто?

– Они!

И за столом еще смеялся, за живот хватался:

– Пустых чешут!

Не понравилось Петро, не понял даже.

– Так свои ж все, нет? Родные? Свои ж ребята! – И обиделся совсем: – А чего ж, Валерка, пустые даже если? Не люди, что ли?

И Кабыш полез снова:

– Ладно, Петро!

Не успел Петро огорчиться:

– Ё-моё, Валерка, нормально!

– Прорвемся!

– А нет, что ли?

Как уж подбодрить друг дружку, не знали, на ногах стояли еле. И Петро на гора выдал, постарался:

– Даже тысяча рентген не положат русский член!

Подмигивали с улыбочками, за стол уже хватаясь.

– А насчет члена, – сказал Кабыш.

– Ну-ка!

– У Ларки что – бемоль, как?

– Какой такой?

– По-нашему “живот”.

– И чего? – спросил Петро.

Срезал кореш. Рюмку как раз Петро поднял, а тут под руку он. Нет, проглотил. И как приступ у него вдруг, закуску со стола хватать стал, пихал в рот ненасытно, из ушей лезла. Сам Кабыш испугался, на аппетит его волчий глядя.

Бросился в толчею Петро, быстрей Лару свою схватил, к себе прижал. И в толпе пропали, зря Кабыш высматривал. У стола он остался ждать, возле бутылок на посту.

Но не вытерпел потом, побежал тоже. Нырнул скорей к Петро опять в объятия, а заодно и Лара приласкала, перепало и ему нежности. Еще к себе в движении притянули, и близко он лица их видел – ни печали, а тревоги и подавно. А потом глаза молодожены прикрыли блаженно, и Кабыш прикрыл тоже. Втроем танцевали, лбами прижавшись, и порознь еще, музыка когда разлучила. И вскрикивал со всеми Кабыш, извивался, “Пульсару” махал, чтобы жару больше поддал.

* * *

Проснулся, глаза всё не открывал, хоть о нем говорили. Вот о нем потому что.

– И в Гомеле Джонни вдруг! Доброе утро! Ну, с ума сойдет!