реальности: одностороннее стекло казалось огромным телеэкраном, звук следовал с задержкой.

Луве стоял, молча глядя на Каспара. Каспар не отрываясь смотрел на него. Секунды убегали, и Олунд повернулся к Лассе.

– Что он делает?

– Не знаю.

Лассе молча считал секунды. Когда он досчитал до сорока, Луве осторожно приблизился к столу и сел напротив Каспара.

Через зеркало Гизелла обоих было видно в профиль – не лучший вариант для наблюдения за мимикой. Одна камера показала мальчика с более удачного ракурса, и Олунд увеличил картинку. Луве тем временем положил портфель на стол.

Лассе покосился на другой экран, где шла видеоконференция с представителем социальной службы и адвокатом. Соцработница из администрации района, женщина лет тридцати, наблюдала за разговором из своего кабинета в паре километров от полицейского от управления. Адвокат, сидевший в Кунгсхольмене, только в другом кабинете, рассеянно листал документы, разложенные на столе. Оба смотрели ту же трансляцию, что и Лассе с Олундом. Правил пока никто не нарушал, и им оставалось только молча наблюдать.

Луве, все так же молча, расстегнул портфель и заглянул в него, после чего снова щелкнул замочком, ничего из портфеля не достав.

О чем думал Каспар, понять было невозможно, но мальчик не спускал с Луве глаз.

Прошла минута; ничего как будто не изменилось, но, когда мальчик пошевелился и Луве тут же повторил его движение, Лассе начал догадываться, что происходит по ту сторону стекла.

Каспар рефлекторно моргнул – и Луве моргнул. Каспар сглотнул, пошевелил губами. Луве сглотнул, пошевелил губами.

Мельчайшие, еле уловимые движения. Не разглядишь, если не знать, на что смотреть.

– Понимаешь, что делает Луве? – спросил Лассе через пару минут. Олунд кивнул:

– Отзеркаливает.

Наконец Луве улыбнулся Каспару и встал. Не говоря ни слова, он повернулся к мальчику спиной, подошел к двери и постучал.

Через несколько секунд замок щелкнул, охранник открыл дверь, и Луве вышел в коридор. Каспар смотрел на дверь, которая снова закрылась. Кто-то из наблюдавших за процессом по видеосвязи кашлянул.

Соцработница, сидевшая у себя в кабинете, наклонилась к камере и спросила:

– Вы можете объяснить, что происходит?

– Они знакомятся друг с другом, – объяснил Лассе.

– Ну… А почему он вдруг вышел из кабинета?

– Луве… – Лассе замолчал. Он и сам ничего не понимал. – Луве сейчас в коридоре. Пойду спрошу, как он.

Олунд придержал его за руку:

– Подожди-ка.

Тут только Лассе сообразил, что Луве оставил портфель на столе. Каспар посмотрел на него, покосился на дверь и снова перевел взгляд на портфель.

Потом он потянулся к портфелю, повернул его к себе и расстегнул пряжки.

Когда Каспар заглянул внутрь, на лице у него явственно выразилось изумление. Изумление, подумал Лассе.

* * *

– Ну, составили мнение? – спросил охранник, запирая за Луве дверь. – Он прикидывается? Ребенок-беженец, которому все равно, что с ним будет?

Луве вздохнул.

– Согласно шведскому законодательству, ребенок, которого нашли на шведской земле, считается гражданином Швеции и членом того муниципального округа, где его нашли, пока не будет доказано обратное. Поэтому пока этот мальчик – швед из Сольны.

– То есть вы считаете, что это ребенок, хотя наверняка сказать не можете?

В голосе охранника прозвучало презрение. У Луве не было ни времени, не желания спорить.

– Я скоро вернусь.

До того как увидеть Каспара лично, Луве полагал, что в его случае может иметь место синдром отстраненности. Вопреки мнению большинства, это состояние иногда возникало не только у беженцев, но и у маленьких шведов; в основе его чаще всего лежал тот или иной вид аутизма. Споры о том, симуляция это или нет, были долгими, но исключительно потому, что все свелось к проблеме беженцев. Обсуждение детских психических расстройств, к сожалению, вылилось в политические дебаты, а уж заявление о том, что такого диагноза не существует, и вовсе звучало дико.

В случае Каспара Луве не исключал ту или иную форму синдрома отстраненности, однако не особенно в нее верил. Более вероятным ему казался селективный мутизм – разновидность социофобии, которая выражается в неспособности человека говорить, когда он не чувствует себя в безопасности. Да, синдром распространен в основном у детей, но, если это расстройство не лечить, во взрослом возрасте оно никуда не денется, а то и усугубится. Селективному мутизму бывают чаще подвержены билингвы. Напрашивался вывод о том, что Каспар все-таки не швед.

Открыв дверь, Луве обнаружил Миккельсена и Олунда, молча стоявших перед мониторами и громадной стеклянной стеной.

Каспар в допросной делал именно то, на что рассчитывал Луве.

Мальчик сам – может быть, из любопытства – расстегнул портфель и теперь изучал его содержимое.

Луве отметил, что он рассматривает пейзажи Херьедалена – Луве заранее распечатал фотографии северных гор, бескрайних лесов, болот. Еще Каспар достал изображение старой железнодорожной станции в Свеге – красивой серо-голубой деревянной постройки с красными уголками, а также фотографию товарного поезда, на котором прибыл в Стокгольм.

Каспар рассматривал снимки, широко раскрыв глаза, и Луве в душе поблагодарил всех граждан Швеции, влюбленных в поезда. Очень многие фотографии из тех, что он вчера нашел и распечатал, запечатлели места, мимо которых следовал товарный состав. Луве оказался среди океана фотографий, и все благодаря тому, что любители поездов фотографировали объекты своего интереса и делились снимками в интернете.

– Умно, – согласился Лассе. – Но что это даст?

– Пока не знаю, – ответил Луве.

Ему уже случалось прибегать к помощи фотографий, чтобы найти общий язык с пациентом, и едва он прочитал о Каспаре, как решил испробовать тот же метод. Сейчас перед мальчиком лежали в общей сложности семьдесят четыре снимка: разные места и здания Швеции, несколько фотографий знаменитых шведов и пара снимков людей не таких знаменитых, но известных Каспару. На одной был Лассе, на другой – Олунд. Это, конечно, выстрел в никуда, но теперь Луве, по крайней мере, убедился, что Каспар способен соотносить изображения с реальными объектами.

Если он человек творческой складки, следующим шагом вполне могла бы стать арт-терапия. Пусть рисует – карандашом, красками. Сам Луве не практиковал арт-терапию, но знал пару опытных коллег.

– А какой в этом всем смысл? – спросил по видеосвязи адвокат, который сидел за столом, сцепив пальцы под подбородком.

– Я хочу понять, куда двигаться дальше в работе с этим мальчиком. Фотографии – часть ассоциативного теста.

– Теста? – Адвокат взглянул на часы. – У меня через час встреча.

– Понятно.

“А что тут еще ответишь?”, – подумал Луве и стал смотреть на мальчика за стеклом.

Каспар почти с жадностью продолжал вытаскивать фотографии из портфеля. Некоторые он откладывал в сторону, в стопку, где распечатки были повернуты изображением вниз; другие он раскладывал на столе картинкой вверх. На столе появились еще несколько стопок. Первоначальное любопытство сменилось подобием глубокой сосредоточенности.

– Он их