и нам с Дейзи очевидно, что Петра тоже «сама себе хозяйка», хоть она и пингвин. Она ведет себя очень дерзко, находясь в обществе других птиц, игриво воротит клювом и разговаривает с ними своим пингвиньим курлыканьем и клекотом. Но и оставшись одна, она не теряет этой самоуверенности. Кажется, Дейзи она находит забавной, что не так уж и удивительно, учитывая, что девочка готова не только дарить ей камешки, но и петь популярные песни, лишь бы привлечь внимание птицы.

– Я бы сделала перед ней колесо, – говорит мне Дейзи. – Петре наверняка бы понравилось. Но мои мышцы еще слишком слабые для этого.

Однако с каждым днем она заходит все дальше и дальше, и Петра иногда ненадолго присоединяется к нам. Дейзи радостно рассылает своим школьным друзьям сообщения с кучей фотографий, приписывая: «Вывела своего пингвина на прогулку».

Полагаю, это прибавляет ей популярности среди сверстников, но в то же время, боюсь, что многие станут ей завидовать. Это не выходит у меня из головы, потому что я знаю, как жестоки могут быть дети. Тем не менее, я искренне надеюсь, что мало кому придет в голову издеваться над больным раком ребенком.

Дейзи, между тем, выглядит намного лучше. У нее снова начали расти волосы, затылок покрылся мягким, каштановым пушком, и абрис, который раньше напоминал карикатуру, выполненную пером и чернилами, теперь кажется нарисованным мягким толстым карандашом. Ее щеки налились румянцем, веснушки на носу потемнели от долгого пребывания на солнце, а в огромных глазах проступили живость и блеск, которых я в них раньше не замечала. Я рада, что она смогла приехать, и испытываю неистовую гордость от того, что она добилась этого только благодаря себе. Она так много преодолела за свою короткую жизнь, и я чувствую, что она достигнет необычайных высот. Я хотела бы быть моложе, чтобы успеть понаблюдать за тем, как она растет, и увидеть, как разворачивается ее жизнь.

Возможно, именно из-за Дейзи я снова взялась за перо и начала вести дневник. Я не делала этого с юности – перестала в тот самый день, когда у меня украли моего ребенка. С того времени моя жизнь казалась мне бессмысленной, но теперь что-то снова побуждает меня писать. Возможно, все дело в том, что во мне расцвела новая надежда.

Патрик написал в электронном письме, что завтра у него назначена встреча с женщиной, которая знала Джо Фуллера, также известного как мой дорогой сын Энцо. Воодушевление переполняет меня, как пузырьки в бутылке дорогого шампанского. Наконец-то, спустя столько лет, я в шаге того, чтобы узнать своего родного сына.

27

ПАТРИК

Ванкувер

Дениз Перри живет на широкой, обсаженной деревьями улице. В воздухе порхают редкие снежинки, и я жалею, что не захватил с собой перчатки. Я иду вдоль ряда домов цвета печенья с откосными крышами и просторными верандами, пока не добираюсь до дома номер тридцать четыре. У двери стоит кадка с кустом ярко-красных ягод, чуть склонившимся под тяжестью снега.

От крови, пульсирующей у меня в венах, гудит в ушах. Визит пришлось отложить до сегодняшнего дня, потому что Дениз перепутала свободные даты в своем графике, но это уже позади. Наконец я здесь.

Я жму на кнопку дверного звонка. Слышу топот шагов с другой стороны.

– О, вы, должно быть, Патрик, – восклицает женщина, открывая мне дверь.

Ее улыбка внушает надежду, а голос полон энтузиазма. Ее туго завитые локоны могли бы быть седыми, но выкрашены в каштановый с золотистым отливом цвет. На ней крупные блестящие серьги, розово-серое платье на пуговицах, шерстяные колготки и туфли на плоской подошве. Под мышкой она держит курносую комнатную собачонку.

– Как здорово, что вы добрались! Проделали такой долгий путь!

Она тянется к моей щеке с поцелуем, чем застает меня врасплох, и я ощущаю влажное собачье сопение на своей шее.

– Приятно познакомиться, миссис Перри.

– Ой, умоляю, зовите меня Дениз, – заявляет она, и я понимаю, что переборщил с формальностями. Надо бы расслабиться. Или хотя бы постараться расслабиться.

Она протягивает мне собаку, чтобы я ее погладил.

– Это Лулу.

– Привет, Лулу.

Она почему-то считает своим долгом, прежде чем перейти к делу, провести мне экскурсию по ее дому (большому и изобилующему ситцем) и рассказать историю своей жизни. Она вдова, у нее трое детей (врач, юрист и педагог) и несколько внуков. Она машет перед моим лицом фотографией. Я ловлю себя на том, что ищу сходство, но потом вспоминаю, что мы с ними не родственники по крови.

Когда мы наконец устраиваемся в ее гостиной за чаем с печеньем, я спрашиваю, что ей известно о моем отце.

– У меня сохранились какие-то отдельные воспоминания, но, боюсь, их не так много. Видите ли, мы с Джо часто пересекались в детстве, но потом моя семья переехала в Чикаго, и во взрослом возрасте я видела его лишь однажды. Я была младше и, помню, всегда считала его настоящим красавцем, с этими темными сверкающими глазами… А он ведь и вправду был немного похож на вас. – Она внимательно разглядывает мои черты, а затем продолжает. – Родители души в нем не чаяли. Я же всегда считала его немного избалованным и высокомерным, но, возможно, я просто хотела, чтобы он уделял мне больше внимания. Правда, заинька моя? – Последняя ремарка адресована собаке (и на том спасибо).

Она рассказывает мне о приемной семье моего отца. Оказывается, его родители были надежей и опорой всего сообщества и занимались сбором пожертвований для местной церкви. И точно, теперь я припоминаю, что впервые они увидели малыша Энцо в Великобритании, когда посещали монастырь, где жила и работала юная Вероника.

Я спрашиваю Дениз, знал ли мой отец о том, что его усыновили, но она только качает головой.

– Без понятия. Я и сама узнала только после его смерти.

Выходит, Джо Фуллер мог так никогда и не узнать, что был рожден под именем Энцо Маккриди.

– Он был самым отъявленным хулиганом, настоящим бунтарем, – продолжает Дениз. – Со слов моей матери, в детстве он постоянно прогуливал занятия, а потом и вовсе бросил школу. Когда вырос, увлекся экстремальными видами спорта. Прыжки с парашютом, скалолазание, сноубординг и все в этом роде.

Почти ничто из этого для меня не новость, но мысленно я делаю пометку напротив слов «высокомерный», «бунтарь» и «спорт».

– Правда, с возрастом в нем стали проявляться какие-то странности.

– Какие странности вы имеете в виду? – спрашиваю я, с трудом ворочая языком во внезапно пересохшем рту. Возможно ли, что это как-то