Она морщит лоб.

– Насколько я помню, его родителей весьма огорчало такое поведение. Он все время менял адреса и почти никогда не навещал их, а если и навещал, то появлялся без предупреждения, и обычно в самый неподходящий момент, когда они были заняты каким-нибудь важным благотворительным мероприятием, или чем-то еще.

Готов поспорить – нет, я надеюсь – его терзало чувство вины за то, что он нас бросил. Как бы то ни было, именно это я буду считать причиной его внезапно проявившихся «странностей». Но я разочарован, когда понимаю, что это моя единственная зацепка. Дениз умолкает и смотрит на Лулу сверху вниз, поглаживая собаку за ушами. Встрепенувшись, я смотрю на часы и начинаю невнятно бормотать, что мне на самом деле уже пора уходить.

И тут Дениз меня удивляет.

– Здесь, на чердаке, хранится коробка с вещами, принадлежавшими Фуллерам. Там можно найти кое-какие ценности и личные вещи, которые мои родители не захотели выбрасывать. Возможно, вас это заинтересует.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не издать победный клич. Наконец-то хоть что-то конкретное.

– Могу я подняться туда и поискать эту коробку?

– Разумеется! Правда, там сейчас ужасно пыльно. На чердаке уже много лет никто не бывал. Правда же, Лулушенька? – Похоже, она частенько нуждается в поддержке своей собаки. Лулу высовывает маленький розовый язычок и облизывает кончик своего носа.

Я заверяю Дениз, что пылью меня не испугать, и вежливо объясняю, что мне не терпится как можно скорее увидеть все, мало-мальски связанное с моим отцом. Она щелкает языком, раздосадованная тем, что я хочу сделать это прямо сейчас, а не через три недели в четверг.

– Что ж, в таком случае вы, конечно, можете подняться на чердак прямо сейчас, если действительно этого хотите.

– Очень хочу.

Дениз не преувеличивала. На чердаке все покрыто мохнатым слоем пыли, и когда я выдвигаю лестницу, пыль как снег сыпется мне на волосы. Я поднимаюсь наверх и вдыхаю стоящий здесь гнилостный запах. Все пространство заставлено сундуками, предметами мебели, и я даже вижу один старый велосипед, который заинтересовал бы меня в любое другое время, но сейчас я направляюсь прямиком к штабелям картонных коробок, занимающих целый угол. К счастью, все они по бокам и на крышках подписаны фломастером: «Игрушки Лорны», «Старая посуда/вещи для пикника», «Ткани и фурнитура», «Сковородки и посуда для хранения»… А затем я вижу надпись: «Вещи Фуллеров», – и мое сердце пропускает удар.

Откашливаясь, я спускаюсь вниз с зажатой под мышкой коробкой. Дениз на кухне кормит собаку печеньем.

– О, уже нашли! – Она явно поражена моей оперативностью.

Однако я не хочу открывать коробку прямо здесь. Боюсь не совладать с эмоциями.

– Могу я взять эти вещи с собой в отель? – спрашиваю я. – Обещаю, что верну все в целости и сохранности.

Она только отмахивается.

– Можете не спешить.

Мы договаривается, что коробку я верну через три дня. Дениз, пожалуй, была бы рада и вовсе от нее избавиться, но я не хочу нагружать себя лишним хламом, если там не окажется ничего более ценного, чем какие-нибудь старые кольца для салфеток.

Тащить коробку по переполненным улицам к автобусной остановке жутко неудобно. Меня так и подмывает вскрыть ее прямо в автобусе по дороге к отелю, но я не делаю этого из уважения к другим пассажирам, не желая распространять вокруг себя споры плесени. Ресепшионистка, девушка с симпатичной каштановой челкой, улыбается мне, когда я с покрытыми паутиной волосами прохожу мимо со своей странной ношей. Но когда я возвращаюсь в свой номер, ничто не может меня остановить. Я набрасываюсь на коробку, как пират на сундук с сокровищами.

Сказать по правде, я разочарован. Коробка почти доверху набита всякой чепухой, и я никак не могу разобраться, что здесь и кому принадлежало. Но когда я догадываюсь сопоставить это с тем, что рассказывала мне Дениз, картинка постепенно начинает вырисовываться. Семейная Библия, очевидно, принадлежала мистеру и миссис Фуллер, логично? Логично. Несколько украшений в безвкусных коробочках, обтянутых бархатом. Фарфор. Я отбираю несколько вещиц, которые кажутся мне чуть интереснее других: школьная медаль за прыжки в высоту, несколько старых пластинок (преимущественно Литл Ричард и Рэй Чарльз) и рисунок в виде спирали с большой буквой «Д» посередине, раскрашенный красным и черным мелками. По углам листочка остались дырки от булавок, как будто рисунок когда-то висел на стене. Догадываюсь, что все эти вещи принадлежали моему отцу в юности.

Мне кажется, я напал на золотую жилу, когда мои руки нашаривают стопку писем. Однако на поверку они оказываются безумно скучными. Все письма адресованы миссис Ф., написаны ее сестрой, и не имеют никакого отношения к моему отцу, не считая нескольких беглых упоминаний его имени, вроде: «Надеюсь, успеваемость твоего сына налаживается» и «Как ужасно, что это произошло с твоим мальчиком. Надеюсь, швы скоро снимут, и рекомендую впредь не позволять ему лазать по деревьям». Я чувствую неодобрение в ее тоне. Похоже, сестрица относилась к идее усыновления скептически.

Я штудирую письмо за письмом, но меня ждет горькое разочарование. Полезной информации – кот наплакал. Тем не менее, я достаю блокнот и записываю все, что мне удалось выудить из писем, чтобы точно ничего не упустить:

– любил лазать по деревьям

– тяготел к несчастным случаям

– любил Литл Ричарда и Рэя Чарльза

– плохо учился в школе

– высоко прыгал

– любил спирали и букву Д

Что ж, лучше, чем ничего.

Но потом я действительно нападаю на золотую жилу. На самом дне коробки, завернутый в коричневую бумагу, лежит фотоальбом.

У меня посасывает под ложечкой от перевозбуждения, когда я достаю альбом и кладу его на кровать. Я переворачиваю страницы, и на меня накатывает странное чувство нереальности происходящего. Вот он, прямо передо мной, мой отец, абсолютно живой и настоящий. Среди огромного количества сельских и городских пейзажей, среди портретов родителей, которые на всех фотографиях с безмятежным видом держатся за руки, он: бабулин малютка Энцо (вероятно, вскоре после того, как его забрали у нее и нарекли Джо), завернутый в одеяло, с голубым плюшевым мишкой под боком. Вот его крестят, одетого в костюмчик маленького матроса, в окружении обожающих взрослых. Вот он играет с пластмассовыми кеглями в саду. Вот он щекастый мальчуган на трехколесном велосипеде, а вот – плещется в бассейне с товарищами. Поход в зоопарк с родителями, школьная фотография, на которой он стоит в пиджаке с фальшивой, натянутой улыбкой. Все это здесь, как на ладони.

Но я замечаю и кое-что странное.