– Завещание здесь, – сказал мэтр Фабр, открывая папку дрожащими стариковскими руками в пигментных пятнах.

– Вы с доктором Мутом были друзьями детства? – спросил Полик.

Фабр с грустью посмотрел на комиссара.

– Да. Мы росли в этом районе. Здесь была квартира моей семьи… отец держал аптеку внизу. Жорж вырос на улице Батиньоль. Мы были алтарниками в церкви, а когда нам исполнилось шестнадцать, нас обоих приняли в «Луи ле Гран».

– Я тоже там учился, – улыбнулся Верлак.

Мэтр Фабр посмотрел на судью, попытался улыбнуться, но видно было, что ему это усилие трудно до боли. Полик посмотрел на него и улыбнулся вместо адвоката. Он не знал, что Верлак учился на самых престижных prépa[33] Франции.

– Кто убил Жоржа? – спросил мэтр Фабр, глядя на Верлака.

– Мы пока не знаем, – ответил Верлак. – У вас есть предположения?

Фабр пожал плечами.

– Нет. Я уже довольно давно Жоржа не видел. Нам случалось вместе обедать, когда он приезжал, где-то раз в год. Но в прошлом году у меня умерла жена, и я не слишком хорошо себя чувствую.

Верлак промолчал. Чувствовалось, что у мэтра, Фабра горе, и Верлак удивился тому, что у него самого встал ком в горле.

– Так вот, его завещание очень простое, – начал Фабр, вынимая первый лист бумаги. – Жорж завещает все свое имущество факультету теологии в Эксе. Он просит, чтобы стипендия присуждалась по-прежнему, но чтобы фонд теперь назывался «Фонд Дюма – Мута». У меня пока нет полной финансовой информации, поскольку, видимо, у моего покойного друга были банковские счета в Париже, Эксе, Женеве и Бостоне, а также разные инвестиции. Но только на парижских счетах у него двести пятьдесят тысяч евро.

– Благодарю вас, – сказал Верлак. – Двести пятьдесят тысяч евро – очень приличная сумма на банковском счету дуайена.

– Конечно, – согласился Фабр. – Но Жорж стал дуайеном очень давно, и он мне говорил, что за его квартиру платит фонд. Транжирой он никогда не был, и если человек семидесяти двух лет постоянно вносит свой заработок на банковский счет, тот вполне может превысить эту сумму.

Верлак поморщился, но ничего не сказал, и мэтру пришлось добавить:

– Кажется, вы считаете, что Жорж был замешан в чем-то криминальном.

– Я пытаюсь понять, почему его убили, – поправил адвоката Верлак, наклоняясь вперед. – На свою коллекцию стекла он должен был тратить много денег. Как вы думаете? По вашим сведениям, он легально покупал это стекло?

Фабр ответил не сразу.

– Не могу сказать.

Верлак не понял, то ли адвокат покрывает друга детства, то ли и правда не знает.

– Он мне сказал однажды за обедом, что покупает кое-какое стекло на аукционе здесь, в Париже, и что часто его продавал американцам, когда воскрес интерес к французскому «ар-нуво», – вымолвил Фабр. – Похоже, что на вазы с цветочным узором он тратил ужасно много денег, но больше я ничего не знаю.

– Вам неизвестно, ездил ли доктор Мут в Италию, возможно, покупать стекло? В окрестности Перуджи? – спросил Полик.

– Здесь я могу ответить утвердительно. Жорж говорил конкретно о Перудже и вообще об Умбрии. Он любил какой-то маленький город, где делают майолику…

– Дерута, – подсказал Верлак.

– Да, верно. И называл еще один город, где именно стеклодувные мастерские. Я в то время подумал, это как-то странно для него – посещать современный стеклозавод, но он сказал, что у одного итальянского коллеги там были дела и он взял Жоржа с собой.

– Вы название города не припомните? – спросил Полик.

Фабр нахмурился, потер руки.

– Боюсь, что не могу. Кажется, он начинается на «Ф», но я не уверен.

Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, явно утомленный этой первой деловой встречей за день. Поскольку в приемной не было секретаря и стояла полная тишина, как в склепе, Верлак подумал, что Жорж Мут может оказаться последним клиентом Фабра.

Вдруг адвокат открыл глаза и медленно подался вперед, протягивая Верлаку копию завещания дуайена.

– Как только мне сообщат о прочем финансовом имуществе Жоржа, я немедленно вам передам.

– Спасибо, – сказали в унисон Верлак и Полик, вставая.

– Мы выйдем сами, – добавил Полик, подавая адвокату визитные карточки – судьи и свою.

– Будет очень любезно с вашей стороны, – ответил Фабр, снова откидываясь в кресле.

Адвокат потянулся к серебряной зажигалке с гравировкой и закурил.

– Вы не против пройтись перед обедом? – спросил Верлак у Полика, когда они оказались на улице.

– Совершенно, еще даже двенадцати нет. Куда пойдем?

Верлак вытащил из кожаного футляра сигару, обрезал кончик и закурил.

– Просто по улице Брошан, – ответил он, пускаясь в путь, – потом перейдем Клиши и посмотрим, где жил мой дед.

– Звучит заманчиво, – заметил Полик.

Ему было любопытно увидеть улицу на той стороне Клиши, где обитал когда-то богатый дед Верлака. Представить себе такое место к северу от Клиши он не мог.

Прибыв на улицу Клиши, Верлак показал на элегантное кафе слева:

– Здесь кофе – евро двадцать центов. В Шестом, где живет мой брат, – четыре пятьдесят.

Они перешли оживленную улицу, которая выглядела так, как и ожидал Полик: киоски с кебабом, избыток дешевых магазинов, палатки с фруктами и овощами, парикмахерские, специализирующиеся на париках и наращивании волос. Примерно квартал они преодолели по Клиши, Верлак довольно пыхал своей сигарой, и они подошли к маленькой пирожковой на углу.

– Вот здесь мы свернем, – сказал Верлак.

Полик последовал за ним и увидел большие зеленые металлические ворота. Середина, через которую мог бы въехать автомобиль, была заперта, но по обе стороны ворот имелись пешеходные калитки, и они были открыты.

– Частная улица! – воскликнул Полик. – Мне говорили, что в Париже такие есть.

Они миновали ворота и посмотрели вдоль мощеной улицы. По обе ее стороны стояли элегантные дома, перед каждым – вполне взрослые деревья и сады. Длина улицы была примерно два городских квартала.

Полик остановился.

– Никогда ничего подобного не видел.

– Похоже на оазис, правда? Эту землю подарили Парижу в середине девятнадцатого столетия. Даритель только оговорил, что должны будут строиться дома, а не квартиры, и перед каждым – большой сад, в котором должны быть посажены не менее трех деревьев.

Полик обратил внимание, что перед большинством домов растут не менее двух деревьев. Небольшие металлические ворота перед каждым домом и старинные фонари придавали улице такой вид, будто она расположена в богатом городе Нормандии или Пуату где-то на грани девятнадцатого и двадцатого веков.