– Ну потом, в середине месяца, он квартиру продал, а уж кудаделся – не скажу, – тараторила бабуська, – наверное, решил поскорей съехать,чтобы о неприятностях забыть, кому охота о такой жизни вспоминать!

– Она была настоящей сумасшедшей?

– Ой, милая, – заквохтала Алевтина Марковна, – сумасшедшеене бывает! Иногда откроет окно и орет дурниной:

– Спасите, пожар!

Или еще похлеще:

– Убивают, убивают!

Первое время соседи и прохожие на проспекте пугались икидались в квартиру, потом Михаил заложил окно.

– Прямо совсем забетонировал, – самозабвенно сплетничалабабушка, – небось весь день электричество жег и бешеные деньги за свет потомплатил. А еще она у него пару раз убегала и голая по лестницам носилась. Бежит,визжит! Жуть, одним словом, прямо жалко мужика. Конечно, ужасно, что молодаяженщина скончалась, но, с другой стороны, скажи, разве это жизнь? И ведькрасивая была, беленькая такая, волосы пушистые!

– Беленькая? – переспросила я, припоминая, как яркопереливались под светом люстры темно-каштановые пряди Лены, когда мы сидели заобедом у Верещагиных. Хотя при современной химической промышленности цветкудрей можно менять хоть пять раз в день.

Так и этак поворачивая в мыслях собранные сведения, я села вмашину и тихо поехала вперед. Путь лежал через центр, естественно, вполседьмого вечера тут образовалась жуткая пробка. Автомобили двигались, словнобеременные лемуры, и я пожалела о том, что не выбрала другой путь.

Закурив, я уставилась в окно. Визит к Алевтине Марковне невнес никакой ясности, скорее наоборот, еще больше запутал дело. Если Ленаумерла 30 марта и около десяти утра была отправлена в морг, то она никак немогла прийти на прием к Фистуловой. Но она там была! Так кого увезли в «Скоройпомощи»?

Поток машин не двигался. Я, зажатая в правом ряду, приняласьразглядывать окрестности. В витрине магазина «Ригона» на манекене красовалсяизумительный костюм. Темно-синие брюки, пиджак такого же тона и водолазка цветаоктябрьского неба. Ничто так не повышает настроения, как покупка новой,шикарной шмотки.

Припарковавшись, я влетела в «Ригону» и велела услужливоподбежавшим продавщицам:

– Вон тот комплект, как на витрине, моего размера впримерочную кабинку, пожалуйста.

Через десять минут, облаченная в новый прикид, я высунуласьиз-за занавески.

– Поглядите-ка сзади, как?

– Изумительно, словно на вас сшито, такая красота, берите,не сомневайтесь, – затараторили торговцы, закатывая глаза, – потрясающе,восторг!

Обычно я не прислушиваюсь к восторгам продавцов. Им,понятное дело, нужно побыстрей продать шмотки, но костюм и впрямь сидел каквлитой.

– Беру, – решительно заявила я и еще раз кинула взгляд взеркало.

Пиджак был удивительно уютным, брюки мягкими, а водолазкаобтягивала меня словно вторая кожа. Снимать такие замечательные вещи совершенноне хотелось, и я спросила:

– Можно в нем уйти?

– Конечно, конечно, – засуетились девчонки и принялисьсрезать ярлычки и бирки.

– Вашу старую одежду запаковать? – спросила одна изпродавщиц.

Я оглядела джинсы со свитером, довольно старые, и ответилапо-королевски:

– Выбросьте их вон.

Страшно довольная собой, я плюхнулась на водительское местои поехала вперед черепашьим шагом.

Минут через пять затрезвонил телефон.

– Мусечка, ты где? – пищала Машка.

– Подъезжаю к Маяковке, а что?

– Муcечка, – заныла дочь, – купи пирожных, вкусных, скремом, только побольше, пожалуйста.

Надо же, как удачно, как раз в Зале Чайковского естьфранцузская кондитерская. Решив не разворачиваться, а просто дойти до торговойточки пешком, я оставила «Форд» возле кафе «Ростикс», спустилась в переход внизк кассам метро и уже собралась подниматься вверх, по крутым ступенькам квыходу, как произошло нечто невообразимое.

Сначала послышался треск. В первую секунду мне показалось,что я случайно наступила на орех и раздавила его, но тут моих коленок коснулся холодныйвоздух. Я глянула на ноги и обомлела. Красивые брючки, только что купленные вфешенебельном магазине, буквально распадались на части. Швы, соединявшиештанины, расходились с угрожающей быстротой, а на самой ткани мгновеннопоявлялись и ширились дырки. Так ведет себя материал, когда на него попадаеткислота. Но ко мне никто не прикасался и ничем не плескал на эксклюзивныештанишки.

Прохожие останавливались и с интересом наблюдали заразворачивающимся стриптизом. Теперь «испаряться» начали и пиджак с водолазкой.

Дежурная, сидевшая у эскалатора, подскочила ко мне изавопила:

– Немедленно прекратите!

– Я не специально, – залепетала я, судорожно ловя рукамиобрывки замечательной обновки, – она сама, ей-богу!

Дежурная побагровела и засвистела. Возле касс открыласьнебольшая дверца, и высунулся довольно пожилой мент с пакетом кефира в руках.

– Анна Николаевна, – завел он, – чего…

Но тут его взор упал на мою полуобнаженную фигуру, и стражпорядка мигом вылетел из укрытия, размахивая пакетом «Био Макса» и выкрикивая:

– А ну брось безобразничать, сейчас стрелять буду!

Я подхватила остатки брюк, уронила то, что еще две минутыназад было отличным пиджачком, и огрызнулась:

– Из водяного пистолета, кефиром!

– Ща договоришься, мудистка, – парировал мент и вволок меняв небольшое пространство, перегороженное пополам плохо покрашенной железнойрешеткой.

Другой милиционер, сидевший у замызганного стола надкроссвордом, не поднимая головы, поинтересовался:

– Ну, чего там, Петрович? Опять студенты зайцами лезут?

– Мудистку поймал, – гордо заявил Петрович.

Он явно не знал, что люди, предпочитающие ходить голыми,называются нудисты.

Куча тряпья, валяющаяся на зарешеченной половине,зашевелилась, и оттуда полилась хриплая брань.

– Замолчи, – крикнул сержант и отложил кроссворд.