— Чем занимаешься? — немного хрипло повторил Герман.

— Смотрела расписание. — Ярина облизнула губы, отложила в сторону телефон, пятясь плотнее к спинке, вдавливаясь спиной в каретную стяжку.

— Понятно.

Герман подсел рядом, пододвинулся ближе, нисколько не беспокоясь о том, что полотенце сдвинулось, а по напряжённому члену скользит похотливый синющий взгляд.

Как же захотелось. Всего, сразу, желательно одновременно, и плевать, насколько это невозможно.

Захотелось рот Ярины на своём члене, чтобы вбирала глубоко, до основания. Любить её захотелось. Традиционно, в миссионерской позиции, после сзади, во второй по популярности. Трахать её захотелось. Размашисто, с оттягом, теми самыми, поступательно возвратными движениями. Ритмично, долго, до сбитого дыхания, точек в глазах.

Сумасшествие какое-то! Безумие!

— Хочу тебя, — без обиняков заявил Герман.

Давай же, девочка, поведи себя как взрослая. Ответь: «Да». Признайся вслух в том, что твоё тело уже сообщило тысячами разных способов, один красноречивей другого. Румянцем, совершенно девичьим, взволнованным. Приоткрытым ротиком, приглашающим. Поверхностным, быстрым дыханием. Разведёнными в сторону ногами. Влагой на полупрозрачной ткани.

— Я тоже, — кивнула Ярина, неуверенно поёрзала, словно пыталась отползти от надвигающейся на неё мужской энергии, настолько мощной, что справиться она не могла.

— Уверена? — Герман мог продавить ситуацию под себя. Несколько простых, умелых движений, и девочка распластается под ним, не понимая, как очутилась в таком положении, без единой мысли остановиться.

— Да-а-а… — Ярина нервно сглотнула.

Герман загонял Ярину, как кот мышонка, понимая, что либо добьётся своего — трахнет, убедив её, а заодно и себя, что секс — именно то, что нужно им обоим, либо узнает, что останавливает девочку, где прячется чёртов рубильник, переключающий «да» на «нет» в самый последний момент.

— Хорошо.

Он перегнулся через кровать, задевая Ярину, игнорируя её тепло и шальное сердцебиение, которое чувствовал не телом, душой. Дотянулся к тумбочке, достал то, что собирался, разложил блестящие квадратики на простыне.

— Какие выбираешь? — деловито поинтересовался он, игнорируя расширенные, синие-синие глаза.

Как же хотелось откинуть грёбаные презервативы в сторону, сказать, мол, пошутил, однако организм давал понять, что шутить не намерен. Он, организм, хочет трахаться, плевать ему на мораль, здравый смысл, чёртовы страхи.

— Не знаю. — Ярина быстро перебрала пальцами пакетики. — Это обязательно?

— Естественно, — кивнул он в ответ. — Всегда, при любых обстоятельствах, думай о собственной безопасности.

— Ты всегда такой, да?

— Какой? — опешил Герман.

— Продуманный… осторожный.

— Сейчас уже да, — после недолго раздумья согласился Герман.

— А как же любовь? — нахмурилась Ярина.

— Любовь?

— Да, любовь. — Она отвернулась к окну. — Я загадала, что мой первый раз будет по любви.

— И выбрала меня? — Не нравилось Герману, в какую сторону начал уходить разговор, но и отступать, сливаться не хотелось. Ярина настолько редко говорила о своих чувствах, что каждая крупица, способная указать верное направление к её сомнениям, — на вес золота.

— Я люблю тебя, — пожала она худенькими плечами.

— Ярина… ты понимаешь, что, скорее всего, ошибаешься? Ты можешь принимать сильную привязанность, желание секса за любовь.

— Снова ты начинаешь, — фыркнула Ярина. — Мне не кажется, не чудится, у меня нет галлюцинаций. Я люблю тебя и готова всё что угодно, для тебя сделать. Всё, — подчеркнула она. — Но хочу знать, что ты тоже меня любишь. Хочу, чтобы ты сказал мне это языком через рот.

— Сказать, что я люблю тебя? — опешив, уточнил Герман.

А он любил её? Любил Ярину? Вот это сокровище с невероятно синими, неземными глазами, пухлым маленьким ртом, налитой, бесподобной грудью, торчащими сосками, которые выдавали желания хозяйки. С аккуратными коленками, тонкими запястьями, чёртовыми ключицами, которые хотелось целовать, кусать хотелось, попросту сожрать. Любил?

Влюблён был. Хотел до помутнений рассудка. Был готов переступить через себя, окружающих, чужие предрассудки и собственные страхи. Через всё, во что верил, чем жил, в чём никогда не сомневался. Умереть готов был…

— Конечно. — Ярина впилась взглядом в Германа, ища ответ, подвох. Правду. — Мне девятнадцать лет, мне важно знать, что ты меня любишь. Слышать это.

Как быстро Ярина усвоила урок, она не собиралась обесценивать свои чувства, говорила об этом прямо. Умная малышка. И смелая. И любимая… Невозможно любимая. Герман вдруг остро понял, что он любит эту девушку, и разница между влюблённостью и любовью — бездонная пропасть.

— Я люблю тебя, — твёрдо сказал Герман. В тот момент он был уверен в этом так же, как в том, что солнце появляется на востоке, а заходит на западе.

Он отодвинулся немного от Ярины, дал ей посмотреть на него, не отвёл взгляда, не передумал. Он любил и не собирался больше молчать. А мир… пошёл он к дьяволу!

— Люблю тебя, — шепнул он и накрыл девичьи губы своими губами, ласково и нежно, показывая всё, что ещё не сказал, не успел.

Ярина отвечала искренне, почти умело, впрочем, анализировать Герман не мог. Он плыл по течению, купался в собственном наваждении и не собирался из него выныривать. Не сегодня. Не сейчас.

Поцелуи переместились ниже, Герман уложил Ярину рядом, на бок, вжал тонкий стан в себя, прижался к девичьему животу напряженным членом, становившимся твёрже с каждой минутой. Скользил губами по шее, оставляя влажные, алчные следы, ласкал груди, настойчиво поглаживал соски, понимая, что с активной стимуляцией пока лучше подождать.

Методично, сантиметр за сантиметром вёл ладонями по шее, спине, ягодицам, ногам, задевая те точки, о которых его девочка ещё неделю назад понятия не имела. Обхватывал, кутал в собственных объятиях. Целовал, целовал, целовал, перемежая грубые движения губ и языка, иногда укусы, с совсем лёгкими, невесомыми, пока не услышал рваное дыхание, становившееся глубже и глубже.

Шёлк отлетел в сторону, за ним последовали прозрачные трусы, скатившиеся по гладким ногам. В какой момент Герман сбросил с бёдер полотенце, он не заметил. Было в происходящем что-то первобытное, жаркое, жадное. В переплетении рук, горячем дыхании, влажных поцелуях.

Одним движением Герман оказался сверху, Ярина прогнулась навстречу, показывая беззащитно откинутую шею, подставляя грудь под ласку. Он огладил полушарие одной рукой, второй крепко прижимал к себе, не позволяя сделать лишнего движения. Губами пробежался по соблазнительно покачнувшейся мягкости, остановился на соске, быстро и жадно огладил, сжал, не забывая кончиком языка задевать верхушку. Пальцами крутанул второй сосок, услышал гортанный, сдавленный стон.

Ноги Ярины разошлись в стороны, предоставляя, подставляя, почти умоляя. Она упиралась пятками, иногда скользила ими по постели. Закидывала ногу на бёдра и поясницу Германа, пока он упивался игрой с грудью и реакцией на незамысловатую ласку.

Какой же отзывчивой она была, порывистой, страстной. Герман не помнил ни одной женщины в своей жизни, которая отвечала бы настолько искренне. Искусно, похотливо, за пределами