интересу к евнухам, поскольку голоса евнухов-певчих весьма ценились: высказывалось предположение, что монастырь Святого Лазаря играл определенную роль в обучении евнухов-певчих[725]. Вопрос о том, двигало ли этим императором положительное отношение к евнухам, конечно, остается предметом догадок, но там, где приводятся четкие причины для основания других евнушеских монастырей, гипотеза о сознательном отделении евнухов действительно не находит себе подтверждения. В случае с монастырем евнухов в Иудее ясно, что тут сами они хотели жить изолированно. Сначала Савва отправил их в общежительный монастырь Феодосия, но затем они попросили архиепископа дать им собственную обитель. Архиепископ попросил Александра, игумена монастырей архиепископа Илии, принять их, и именно Александр согласился с их желанием создать отдельную обитель. Таким образом, эти евнухи, все служившие Юлиане Аникии, имели столь сильную групповую идентичность, что хотели сохранить ее и в своей монашеской жизни. Еще более показателен случай с монастырем евнухов Атталиата, так как он дает откровенно позитивное объяснение своему решению основать монастырь, где насельниками были бы именно евнухи. В своем «Диатаксисе» он утверждает, что нуждается в евнухах, ибо они обладают «бесстрастием»[726]. Это качество было необходимо монахам потому, что церковь Предтечи (храмик, пристроенный к его дому в Константинополе) привечает бесстрастие, а также потому, что монастырь находился в центре Константинополя и в непосредственной близости от рынка, и оттого был опасен для бородатых монахов. Возникает также вопрос, присутствовал ли в решении Атталиата и некий личный аспект. Среди тех, кто внес пожертвования в этот монастырь, упоминается препозит Иоанн, который назван секретарем (γραμματικός) Атталиата[727]. Поскольку он назван также спальничим (ἐπὶ τοῦ κοιτῶνος), то, возможно, и он был евнухом[728]; похоже также, что он сам стал монахом[729]. Однако, даже если между Атталиатом и Иоанном существовала тесная связь, которая повлияла на решение первого, нет сомнений в значении понятия «бесстрастие». Евнухи ценились как монахи, потому что они были от природы бесстрастны, то есть более способны к целомудренной монашеской жизни, чем их бородатые товарищи, так как не могли стать жертвой слабостей плоти. Идея о том, что евнушеские монастыри существовали для того, чтобы изолировать эту подозрительную категорию людей, таким образом, рушится. Можно было бы возразить, что всё равно этот довод слаб, так как в источниках, несомненно, было бы засвидетельствовано больше примеров монастырей для евнухов, если бы это было правдой. Пример с Лазарем Галесиотом и монастырем Спасителя, на самом деле, скорее подрывает эту гипотезу, чем подтверждает ее, так как демонстрирует, что отделение евнухов было экстраординарным обстоятельством: для монахов-евнухов и монахов-неевнухов было более нормально жить вместе[730]. Такая ситуация отражена и в рассказах о «монахинях-трансвеститах»: они маскировались под евнухов, чтобы получить доступ в мужские монастыри вообще, а не только в монастыри евнухов.

Убеждение в том, что евнухи от природы целомудренны, не уникально лишь для «Диатаксиса» Михаила Атталиата. Несмотря на то что это полностью противоречило представлению о том, что евнухи – похотливые существа, такая концепция была вполне обычной[731]. Утверждение Христа о скопцах для Царства Небесного, понимаемое буквально или метафорически, по-видимому, предопределило понимание евнухов как людей, соблюдавших целомудрие[732]. В «Житии Иоанна Милостивого» Леонтий Неапольский рассказывает историю о монахе-евнухе, который чувствовал себя способным путешествовать с молодой девушкой, так как верил, что сатана не насылает такое искушение на евнухов[733]. Высказывалось предположение, что евнухи использовались авторами мученичеств потому, что они представляли христианский идеал целомудрия[734]. Оскопление, безусловно, было связано с сексуальным отречением, как это видно, например, в случаях тех ранних христиан, которые добровольно стали или хотели стать евнухами. Мнение, что кастрация приводит к потере сексуального влечения, распространяется и на случаи мистического оскопления, когда мучимые сексуальным желанием христиане мечтали быть оскоплены святым персонажем, например ангелом[735]. Тут вспоминается история о Мефодии, на которого напала похоть во время его пребывания в Риме и которому помог апостол Пётр, хотя, согласно источнику, это привело к физическому его изменению. Связь ангелов с мистическим оскоплением вообще интересна, так как эти существа сами по себе считались образцами целомудрия. Монашеское существование могло описываться как «ангельская жизнь»[736]. Учитывая, что ангелов также часто уподобляли евнухам, особенно в византийских текстах, это, возможно, еще раз подчеркивает концепцию целомудрия евнухов[737].

Идея сексуальной безопасности евнухов, конечно, отражается и в древней вере в то, что они подходящие спутники или опекуны для женщин. Примечательно, что в позднеантичных и византийских текстах евнухи рассматриваются как подходящие служители-мужчины для женских монастырей[738]. В своей новелле о монашестве император Юстиниан I обсуждает роль служителей (апокрисиариев) в монастырях и полагает, что там необходимы два или три таких служителя, которые, по возможности, должны быть евнухами или старцами и известны своим целомудрием[739].

Подобное мнение содержится в типиконе императрицы Ирины Комнины XII века для женского монастыря Богоматери Кехаритомени («Обрадованной»)[740]. В нем говорится, что должности управляющего (иконома) и помощника управляющего всегда должны занимать евнухи[741]. Кроме того, два священника в женском монастыре должны были быть евнухами, равно как и духовник[742]. Врач женского монастыря тоже должен был быть евнухом или, по крайней мере, старцем[743].

Византийский автор, известный своим утверждением о целомудрии евнухов, – Феофилакт, плодовитый писатель, который был архиепископом Охрида в конце XI – начале XII века[744]. В поэме о развращенном евнухе он утверждает, что этот человек был исключением, так как, на самом деле, целомудрие было не чем иным, как естественной привилегией евнухов[745]. Эта идея более подробно рассматривается в его труде «В защиту евнухов» – тексте, которому в последние годы уделяется много внимания[746]. Вероятно, он был написан в начале XII века для его брата-евнуха. Он состоит по большей части из диалога между монахом и евнухом по поводу кастрации последним своего племянника. Монах выступает первым, осуждая такой акт, но затем евнух подробно отвечает на эту критику. Феофилакт представляет этот диалог как рассказ о разговоре, который он подслушал на улицах Фессалоники. Ответ евнуха включает в себя аргумент о том, что из евнухов получаются лучшие монахи, чем из полноценных мужчин, так как они действительно чисты от природы и не могут испытывать эрекции или эякуляции[747].

По иронии судьбы, идея, что евнухи сверхъестественно целомудренны, могла привести и к нападкам на них. Как подчеркнула Рингроуз, на это можно было возразить, что евнухи не заслуживали похвал за свое воздержание, так как оно присуще им по природе,