Еще через километр потянулся лес. На длинном штабеле новыхдосок полыхали крошечные алые точки. Два человека – должно быть сторожа –сидели на досках и смотрели на поезд. И такой неторопливостью, такимспокойствием веяло от их неподвижных фигур, от лениво вспыхивающих сигарет, чтоБэтла испытала короткое замирание духа. К чему спешка? К чему беготня?

На ярко освещенном переезде за шлагбаумом выстроиласьцепочка машин. Нетерпеливая Таамаг стала дергать Бэтлу за ногу. Ей зачем-тосрочно понадобился стол.

Бэтла недовольно слезла и стала требовать у оруженосцалимон. В горле чесалось, в ноздрях тоже царила какая-то неприятнаязадумчивость. Валькирия сонного копья ощущала первые признаки приближающейсяпростуды.

* * *

Хронический опоздун отличается от просто опоздуна тем, чтоне понимает, когда опаздывать можно, а когда нельзя. Как ни печально этопризнавать, но курьер света Корнелий относился к числу опоздунов хронических инеисправимых. Такие только на свои похороны успевают вовремя и, без сомнения,всякий раз до крайности удивляются этому факту.

«Вот! – говорят они тогда всем своим гробовымвидом. – Успел, наконец! То-то же!»

Пока ждали Корнелия, Чимоданов выпендрился: купил тульскийпряник и съел его, ни с кем не поделившись.

– Ты больной! Их едят только в поезде и только околоТулы! Во всех других местах уже не то! – попеняла ему Улита.

Чимоданов, засыпанный крошками от пряника, выслушал ееневнимательно. Он уже дергал торчавший из стены вокзала здоровенный, толщеруки, болт с такой же громадной, закрашенной гайкой на нем. Ему вдруг пришло вголову, что все здание Казанского вокзала удерживается этим болтом и, еслираскрутить его, можно добиться интересного результата. Увы, болт не поддался, иПетруччо приуныл.

С Чимодановым было все просто. Беспокойство ручек опережалоу него работу мысли. Максимум, что успевала мысль, – удивиться тому, чтонатворили ручки. Собираясь в поход, он привычно обнюхал под мышками две майки,проверяя, которая из них чище. С точным ответом затруднился и облачился в ту издвух, на которой было меньше дыр от дроби. Стрелять по своей одежде было егомаленьким хобби. Затем закинул в рюкзак алюминиевую кружку, нож в ножнах,шерстяные носки и компас, изредка действительно показывающий на север.

Петруччо, Ната и Мошкин напросились в поход в ту минуту,когда Эссиорх был слишком занят, чтобы сказать твердое «нет», а Дафна со своейобычной жертвенностью занималась делами Мефодия. Байдарку они нашли себе сами.Это была трешка «Вуокса» в чехле защитного цвета, новая до возмутительности.

– Ну что? Все наши в сборе. Только Арея не хватает дляполного счастья! – насмешливо сказала Улита.

Мозговая деятельность ведьмы была подчинена универсальномуправилу: когда Улита стояла на одном месте и никуда не шла – ее язык работал.Чем дольше стояла – тем быстрее работал.

– Улита! – предупреждающе произнес Эссиорх,касаясь пальцем губ.

Ведьма мнительно огляделась.

– Ой! Прошу прощения! Где тут выдают типуны на язык?Зарезервируйте мне, пожалуйста, парочку! – спохватилась она.

Улита вспомнила, что ее бывший – а может, и небывший! – шеф вечно сваливается на голову, когда некстати произнесешь егоимя. Но нет, Арей не появился, и Улита успокоилась. Пронесло.

– Секретарша – это от слова «секрет». Ты знаешь хотьодин секрет Арея? – стала дразнить ее Ната.

Улита поежилась. Желания умереть прямо здесь и сейчас у неене было.

– Где мне? Я и своих-то секретов не запоминаю, –отвечала она, теряясь взглядом в вокзальной толкотне.

– А вообще как-то бледненько тут представлен мрак! Несчитая меня и нескольких других неудачников, тема абсолютно не раскрыта, –ляпнула она.

Даф подумала, что Улите стоило бы приглядеться внимательнее.Несколько раз в пестрой толпе мелькали любознательные рыльца пасущихся на трехвокзалах комиссионеров, но их почти сразу снимали маголодиями снайперы изприкрывавших отъезд златокрылых. Свет заботился о том, чтобы тайна сохраняласькак можно дольше.

Где при этом скрывались сами златокрылые, Даф так и невычислила. Оценила только, что маголодии, которые они применяли, былиособенными, новыми, не известными ей самой. Комиссионеры не столько плавились ирастекались, сколько лопались внезапно, как мыльный пузырь. Мгновение – и там,где стоял комиссионер, смыкалась толпа. Нескольких клочьев грязной пены никтоне замечал. Максимум их принимали за плевок.

Минуты катились мелким горохом. Казалось, младенец-времяуселся на вокзальные часы и толкает босыми пятками стрелки. Эссиорх нервничал.У Корнелия были все билеты, документы и ремкомплект для байдарок.

– Еще когда-нибудь возьмешь его с собой? – вкрадчивоспросила Улита.

В ведьме, как всегда, дремал провокатор. Эссиорх в ответзамотал головой так решительно, что едва не потерял уши.

– Кто, я?! Больше никогда в жизни! Это был самыйпоследний из всех последних разов! – заявил он.

– Почему? Он же милый!

– Быть милым – не профессия! Мало того, что ничего несоображает, еще и самодеятельность начинает пороть! Поручи ему элементарнобросить в ящик письмо – и посмотри, что получится! Таких комбинацийнагромоздит, столько людей посторонних втянет, что за три дня не разгребешь!Соберет целую толпу, и они будут напоминать друг другу, что надо бросать икуда, встречаясь на всех станциях метро города Москвы!.. Ну все – я зол! Толькосунься он сюда – растопчу!

Однако когда Корнелий наконец появился у вокзальных часов,Эссиорх даже убивать его не был готов. Состояния гнева и безгневия столько разсменили друг друга, что весь пар вышел.

– Прошу прощения! Мне депешу одну нужно было срочнозавезти! – прощебетал Корнелий.

Это было чистой правдой, за исключением одной детали: депешутребовалось завезти еще позавчера, а к моменту доставки ее уже и ждатьперестали.

Взгромоздив на плечи байдарку, Эссиорх выразительнопосмотрел на Корнелия, прижал к животу рюкзак и, переваливаясь, побежал кпоезду. За ним Мошкин и Чимоданов поволокли «Вуоксу». Ната, заранее успевшаяулыбнуться носильщику, шагала налегке, потягивая через трубочку сок и жалуясь,что у нее мерзнут пальцы. Меф нес сразу два рюкзака – свой и Дафны. Байдарку онпредусмотрительно закинул к самому вагону.

Улита на бегу приблизилась к Корнелию, незаметно ткнула егокулаком и сказала, задыхаясь:

– Только огрызнись у меня! Чучело глазастое, арбуз скепкой! Еще один писк – и следующий телефончик будешь брать у санитаркиреанимации!