– Люди, видишь ли, переживают по-разному. Одни начинаютмного есть, другие смеются, третьи заглатывают горе в себя.

– Блин, вечно я тороплюсь с выводами…

Меф вздохнул и закрыл глаза, не пытаясь даже понять, откудаДаф все известно про Егора. Может, услышала, как он кому-то говорил? Заснулиони с Дафной почти одновременно. Один только Депресняк неусыпно скрежетал наколенях, но после заснул и он.

* * *

Выгружались на рассвете, в дикой спешке выбрасывая из вагонавещи. Стоянка была всего две минуты.

– Фотоаппарат! – заорала снизу Вихрова, заметив,что Мошкин намеревается швырнуть ее рюкзак.

Рюкзак уже слетал вниз на кучу байдарок. БРЯК!

– Какой фотоаппарат? – не понял Мошкин.

На рассвете он всегда бывал сонноват, туповат и глуховат.Сам себя переспрашивал, и сам себе отвечал.

– Уже никакой! – ответила Вихрова спокойно и,скрестив на груди руки, с видом Наполеона, созерцающего крушение своей армии,наблюдала, как Эссиорх, Меф, Мошкин и Чимоданов швыряют остальные вещи, аКорнелий бегает внизу с воплями:

– Я-то ловлю, только не надо в меня кидать! Смотритемою флейту не брякните!

В результате из всех рюкзаков он поймал только тот, где былаего флейта, а на остальные у него почему-то не хватило реакции.

– Вот что я называю выборочным дебилизмом! –заметила Улита.

Состав уже трогался, когда Меф с Эссиорхом соскочили с него.Проводница лениво махнула флажком и захлопнула двери.

«Странная штука! Мы с этой проводницей прощаемся навсегда.Ни она нас больше никогда не увидит, ни мы ее. И что же? Всем это абсолютнобезразлично. Даже имени ее не узнали. Как такое может быть?» – подумалось Мефу.

Он не часто ездил в поездах и не уловил еще страннойзакономерности, по которой попутчики, всю дорогу очень предупредительные друг кдругу и совсем недавно, возможно, вместе доедавшие колбасу, на станцияхприбытия мгновенно становятся чужими и едва кивают друг другу.

Наблюдательная Ната заметила, что в Мухтолове они сошли споезда не одни. Где-то в середине состава вышел парень с ребенком и собакой, аближе к концу – суетливая ватага туристов с кучей вещей – человек, должно быть,с двадцать. Узнать кого-либо в рассветной серости Вихровой не удалось – да онаи не пыталась. Слишком далеко было. Если парень казался размером с половинумизинца, то ватага, отделенная от них двадцатью вагонами, представлялась совсеммуравьиных масштабов. Очень скоро она погрузилась в подруливший к путямгрузовик и исчезла.

Пока они стояли на платформе, постепенно перетаскивая вещина автобусную остановку, мимо, не снижая скорости, с предупреждающим воемпронеслось еще два состава. Оглушенная грохотом, Дафна испуганно прижалась кМефу. Летящие поезда дышали убийственной, звериной силой. Это не были уже темирные слоны, что развалисто отходят от станций крупных городов. Это были слоныатакующие, боевые. Они грохотали и отшвыривали воздушным потоком.

– Я не догоню – он догонит! – заорал Чимоданов,гневно демонстрируя скалящемуся помощнику машиниста боевой топор.

Рассвет мало-помалу креп, точно кто-то мягко и незаметноусиливал освещение. Если поначалу все было мутным и едва различимым, то теперьчетко прорисовались несколько домиков, около одного из них мирно дремалгрузовой автомобиль с опущенными бортами.

На подробной карте России населенный пункт Мухтолово малочем выделяется. Единственное, что было изображено, – бензоколонка. Никакихдругих достопримечательностей в Мухтолове, по утверждению карты, нет.Мухтоловцы, однако, не унывают и, вполне довольствуясь бензоколонкой и пятьюмагазинами, живут надежно и крепко из века в век.

Корнелий погрустнел и спрятал видеокамеру. Ни египетскихпирамид, ни висячих садов Семирамиды, ни башни дяди Эйфеля он не обнаружил,видеть же красоту саму по себе – вне громоздких архитектурных сооружений играндиозных водопадов – пока не научился.

Единственным, что удалось ему заснять, была огромнаяжелезная свинья с прорезью в спине, поставленная рядом с остановкой. На прорезьпоказывала желтая стрелка с буквами: «Помоги зоопарку! Опусти копейку тут –дольше звери проживут!» Свинья была забавная, но в надписи Даф усмотреласкрытую угрозу:

– Не встречали на ночных магазинчиках ксерокс лохматойсобаки с пистолетом у уха: «Купите у нас – или мы застрелим этого пса!» Вродешутка, а не смешно. Вот и здесь: «Опусти копейку тут – дольше звери проживут».

Меф все же не удержался и всыпал в прорезь мелочь. Затемзабрал у Корнелия атлас автодорог и стал разглядывать всю страницу с Муромом иАрзамасом. Какие названия красивые – просто ложка меда на язык! Криуша, Шокша,Шаприха, Шелокша, Велетьма, Выкша, Каркалей… А реки! Сережа, Теша, Чара, Шалакша,Кудьма, Сарма. Настроение ему не испортил даже мелкий дождь, который и до землидошел едва-едва, только омочив слегка воздух.

Автобус подошел через полчаса. Это был грустный хромающийстаричок с большими колесами и проточенными ржавчиной бортами. Приняв в себявсе байдарки и рюкзаки, он сильно завалился на одну сторону и неспешноотшвартовался от сухопутной пристани.

В автобусе Меф снова задремал и напрочь пропустил все виды.Улита же познакомилась с шофером Колей, худощавым мужиком лет сорока, буквальнопропитанным неспешностью и спокойствием. Она сидела рядом с ним и громкосчитала всех попадавшихся им коров и лошадей. Шофер Коля, как человек привычныйк конно-коровьей теме, снисходительно рассказывал, как к нему в салон залезоднажды чей-то телок, испугался и как его потом не могли вытащить шестьмужиков.

– Вам куда? – спросил Коля.

Улита, понятия не имевшая, куда им, обернулась и сталавысматривать Эссиорха. Тот нашелся где-то в конце автобуса сидящим на рюкзаках.

– Куда мы едем? – заорала Улита.

– В Лесуново, – ответил Эссиорх.

Еще в Москве он вывел себе отдельную карту, заламинировал ееи теперь таскал на животе в планшете, как немецкий мотоциклист.

Коля ехал неспешно, не столько по расписанию, сколько посовести, часто останавливаясь и принимая на борт многочисленных бабулек идедулек, несмотря на ранний час живших уже напряженной жизнью. Раза два онвыходил посмотреть что-то в моторе, но ничего не ремонтировал, а только громковыразительно хлопал капотом. Пристыженный автобус сам собой чинился и ехалдальше.

Когда Улита насчитала пятнадцать лошадей и девяносто двекоровы, Коля остановился у высокого моста, под которым не столько протекала,сколько угадывалась узкая речка.

– Вот он, ваш Сережа! – сказал он, почему-топереводя речку в мужчину.