– Ты где шлялась, маленькая чертовка? – послышался масленый голос Доброзлой Поварихи. У Ивы отлегло от сердца: судя по голосу, Роза была в добром обличии. – Неделю будешь… Эй! А это еще кто?

Темной громадой Повариха нависла над Кати, точь-в-точь великан-людоед, склонившийся над добычей. В белках выпученных глаз отражалась пляска огней. Ива услышала запах Кухни – сладковатый и пряный, уютный и дикий, запах свежей выпечки и свежей крови. Роза улыбалась, причем дружелюбно, но у нее были очень большие зубы. А Кати, как ни крути, еще не умела читать лица Поварихи и понятия не имела, когда действительно стоит бояться.

Девочка сжалась, должно быть, пытаясь превратиться в маленькую мышку и юркнуть в ближайшую норку. Но затем вдруг резко вскинула голову и посмотрела Розе в глаза.

– Я Кати, – пискнула она, прежде чем Ива ответила за нее. – Кати Макабреску.

Не отпуская руки Ивы, она попыталась сделать реверанс, чем тронула Повариху до глубины души: Роза ценила хорошие манеры. Она расплылась от умиления.

По случаю Праздника Повариха надела лучшее из своих платьев: черное, с накрахмаленным белым воротником и белым передником. На толстой, валиками, шее – ожерелье из стеклянных бусин. Однако на поясе все так же звенели ножи, блестящие и ржавые, в пятнах свежей и засохшей крови.

– Я встретила ее в лесу, – сказала Ива.

Повариха кивнула, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Она продолжала разглядывать Кати, склонившись чуть ли не к самому ее лицу. Даже принюхалась.

– Что за беда привела тебя в этот дом, малышка?

– Беда? – растерялась девочка. – Ива сказала, что у вас сегодня Праздник, и… И я попала в сказку, а в сказках…

Роза громко фыркнула, будто вода попала ей в нос.

– Нельзя просто так найти этот дом. – Она покачала головой. – Только большое горе могло привести тебя сюда – то, что случилось, или то, что должно случиться… Большая потеря.

Она подняла глаза и посмотрела на Лес за спинами девочек. Но что можно разглядеть в сгустившейся темноте?

– Что значит «большая потеря»? – спросила Кати. Лицо ее стало серьезным и хмурым.

Повариха вздрогнула, словно она успела задремать, а слова Кати вырвали ее из земли сновидений. Громко звякнули ножи на поясе.

– Ты поймешь, – проговорила она, но затем на ее губах вновь появилась улыбка, – добрая, хотя и жутковатая. – Проходите. Вы как раз вовремя. Праздник вот-вот начнется.

Она посторонилась, пропуская девочек во двор, сама же осталась стоять у ворот. Ива с Кати пошли к накрытым столам.

– Наверное, она про малыша? – спросила Кати, все еще раздумывая над словами Поварихи. – Того, который умер? Или про то, что мы уехали из дома?

Ива пожала плечами. Кто знает? То, что случилось, или то, что должно случиться… Какая же потеря привела ее саму в дом Матушки Ночи?

Жильцы дома поворачивались в сторону девочек. Кто-то приветствовал их – взмахи, кивки, вежливые поклоны, другие не обращали на них никакого внимания. Профессор Сикорский привстал, опираясь о подлокотники кресла. Челюсть его упала, но тут же захлопнулась, и он обессиленно рухнул обратно. Самой Матушки во дворе не оказалось.

– Смотри, – зашептала Ива, представляя Кати жильцов. – У крыльца в синей форме стоит Юстас, он лейтенант Пропащего Батальона. А собака, которую он гладит, это вовсе не собака, а сумчатый волк – видишь полоски? Его зовут Кинджа… Эх! Жаль, что сегодня нет крестного! Рядом с бочкой – это Некто Тощий. Он…

– Ай! – вскрикнула Кати и запрыгала на одной ноге. – Меня кто-то укусил! Или уколол…

Ива опустила взгляд, но успела заметить лишь движение травы: там, где что-то было, уже ничего не было.

– Чертополохи! – сказала Ива с презрением. – Мелкие мерзавчики! Только и умеют, что делать гадости. А вон там, посмотри…

В этот момент открылась входная дверь, и на крыльцо вышла Матушка Ночи. Длинное платье из мягкого шелка переливалось всеми оттенками темноты – чернее черного, синее синего. Такого же цвета, как и ее бездонные глаза. В одной руке Матушка держала керосиновую лампу, в другой – незажженный факел, обмотанный серой тряпицей.

Голоса во дворе разом стихли. Матушка обвела взглядом жильцов, молча приветствуя всех и каждого. На мгновение ее глаза задержались на Кати, но если Матушка и удивилась, это никак не отразилось на бледном и красивом лице.

– А вот и Матушка! – обрадовалась Ива.

Кати громко сглотнула:

– Но у нее… У нее же… У нее шесть рук!

Странно, но из всего, что Кати увидела, именно этот факт поразил ее сильнее всего. Не тени, парящие над домом, не диковинные блюда на столах, не удивительные жильцы, а число рук Матушки Ночи.

– Ну да, – сказала Ива. – А что такого?

– Шесть рук, – Кати загнула пальцы, – и две ноги – итого восемь, как у…

Она не договорила. Матушка плавно сошла с крыльца и по дорожке между столами направилась к сложенному Поварихой костру. Она шла медленно, словно скользила над землей. За ее спиной вились влюбленные тени, но прочие жильцы стояли неподвижно. У Ивы засосало под ложечкой: ее захватила странная торжественность момента. И Кати, похоже, тоже – она крепко сжала руку Ивы вспотевшей ладошкой.

Остановившись в паре шагов от костра, Матушка зажгла факел от лампы. Подождала, давая огню разгореться. Иве показалось, что даже лес затаил дыхание. И в это долгое мгновение тишины в мире что-то сдвинулось.

Матушка поднесла факел к костру – тот вспыхнул в одно мгновение. Столб рыжего пламени взметнулся в небо, рассыпая снопы ярких искр. Они поднимались выше и выше, но не гасли, стремясь к своим небесным собратьям-звездам. Послышался громкий треск, а в ответ из Леса донесся долгий вой.

Праздник начался.

Пламя костра озарило красным деревья за оградой, и Ива увидела людей-оленей. Они выходили из теней меж толстыми стволами. Тихие, молчаливые, они шли к распахнутым воротам странной покачивающейся походкой, будто в любой момент готовы сорваться с места и бежать со всех ног обратно в лес.

Их оказалось больше, чем думала Ива. Пришли не только Тцибул и его пять жен, были и другие семьи, и те, кто явился в одиночку. Впереди шагал высокий мускулистый мужчина, ростом не уступавший Охотнику и на две головы выше всех своих сородичей. Его раскидистым рогам позавидовал бы и настоящий олень. Ива удивилась, как же он носит на голове такую тяжесть и до сих пор не свернул себе шею? На широких плечах лежала волчья шкура, так что голова болталась у мужчины под мышкой. Кроме подобных шкур да грубых набедренных повязок люди-олени не признавали иной одежды. А некоторые из женщин обходились и без этого.

Люди-олени проходили в ворота и становились вокруг костра. Их лица, освещенные дрожащим пламенем, блестели от пота и походили на маски, вырезанные из красного дерева. Черты были резкими и грубыми и не совсем человеческими. Сейчас, когда люди-олени собрались вместе, это было особенно заметно. Ива отметила, что мужчин среди них больше, чем женщин, а вот кого она не увидела, так это детей или детенышей – ни одного. До сих пор никто не произнес ни слова.