из слова «надо». Кристаллы дайна-ви стали таять быстрее, и Ира, зная об этом, нет-нет, да поглядывала наверх, мечтая поскорее разглядеть силуэты нир-за-хар.

Они появились неожиданно. Тёмные точки скользнули из облаков и начали стремительно падать. Варна переполнило ликование при виде сородичей. Ира недалеко ушла от него в этом чувстве, подхваченная общими эмоциями, как смерчем. Потом радость сменилась волнением, когда она пересчитала вновь прибывших. Двадцать восемь. Двадцать восемь гигантских ящеров. К счастью, они не стали приземляться в старшей форме, а сбросили личину, уронив тяжёлые скорлупки, отпустив их в свободное падение недалеко от земли. Падая, те ударялись друг о друга с глухим звуком. Отряд подался назад, чтобы ненароком не попасть под громоздкие приспособления, успокаивая животных.

Скорлупки вида оказались страшненького. Грубо обработанные, цвета посеревшей глины, совершенно никакой эстетики. Отверстия для воздуха размером с мужской кулак, причём создавалось впечатление, что их именно так и делали — прошибали с кулака, не заботясь об обработке сколов и неровностей. Крышки, тоже дырявые, и неровные держатели со следами когтей.

Когда все чаши оказались на земле, на неё следом пали ящеры, буквально взрываясь цветовыми фейерверками при виде вожака. Ирино сознание стало затапливать их радостью и преклонением, и Варн весьма грубо набросил на него щит. Как крышку на кусок торта, чтобы докучливая оса не успела до него добраться. Ира благодарно улыбнулась. Его одного-то хватало, чтобы эмоции били через край, а тут двадцать восемь…

Самцы. Самки. Все матёрые — слово «зрелые» как-то не очень подходило к их облику. Амелуту невольно пятились подальше от такого скопления, и никто их не обвинил в трусости. Ира осталась стоять рядом с Варном и чувствовала, как постепенно внимание нир-за-хар переключается на неё.

«Вожак, значит, это правда?» — провещала одна из самок.

«Мы сочувствуем», — вторил ей самец.

«Чара рассказала, что ты пытался сделать для семьи и какова оказалась цена».

«Сочувствуем».

«Сочувствуем».

«Сочув…»

На очередном витке вещания Варн рыкнул на сородичей, и те попятились, ощутив его гнев.

«Прости! Мы понимаем, что инстинкт требует защищать эту амелутку».

«Прости!»

— В круг! — рявкнул Варн на родном языке.

По ящерам проползла цветная волна удивления, они дёрнулись, по шкурам плеснуло зелёной краской. Слово вожака. Приказ, которого нельзя ослушаться. Ира ощутила, как против воли сдерживают вещание ящеры, хотя в воздухе так и витало: «что случилось?», «почему ты злишься?», «что не так?»

Беспрекословно подчинившись, они начали искрить все разом, меняя обличье на младшее и усаживаясь на земле, беря друг друга за руки.

«Подожди немного. Мне нужно всё им объяснить», — провещал Варн и послал волну извинения за поведение сородичей. Ира вздохнула. Ну конечно. Кто она для них? Мелкая человечишка, посадившая на цепь их вожака и без разрешения которой он не может идти туда, куда вздумается. Варна они послушают, но вряд ли будут рады помогать «бесхвостым». Варн ободряюще потрепал её по плечу и присоединился к кругу.

Молчала шкура. Молчал «эфир». А потом по Варну поползли голубые полосы и малиновые пятна, вещание стало совершенно нечитаемым, потому что лилось от ящера к ящеру. По мере того как они «слушали», их шкуры начинали переливаться. Это напоминало рисование ребёнка, который не использует кисть, а выливает краску прямо из банки на бумагу. Одну, вторую, третью… Пятна сливаются, полосы смешиваются, и всё это, как в ускоренной съёмке. Щит, что Варн набросил на неё, берёг сознание от набирающей силу волны, которую она своими человеческими мозгами без подготовки наверняка не выдержала бы. На чешуе уже была такая каша из пятен, что для «перевода» не хватало обретённой при братании способности.

А вожак всё вещал и вещал. Ира не вмешивалась в диалог, но примерно представляла, о чём он рассказывает. Проскакивающие всплески серого — беспомощность, и далёкие отголоски холода на шкуре выдавали страшные моменты, через которые пришлось пройти её ящеру.

Да, теперь это легко было принять. Её. Её ящеру. Так же, как он принял, что она его наездница.

Когда Варн закончил, лица поднялись как одно. Щит затрещал, не выдержав такого внимания, и Иру затопила благодарность. Настолько щемящая, настолько единая, что пролилась влагой на щёки. Варн чуть подвинулся и протянул ей руку. Она сделала пару шагов, не уверенная, что хочет приближаться к настолько мощному источнику эмоций. Не была уверена, что устоит.

«Не бойся», — прилетело не только от вожака.

Ира подала руку. Варн потянул её ближе, принуждая сесть справа от него, а самка с другой стороны тоже подставила ладонь. Смятение и страх не успели тронуть сознание, когда мощная волна вещания смела все преграды и полилась в разум, не встречая препятствий.

Как и в тот раз, сразу после братания, личность смыло, она стала «не только собой». Но сейчас во всём этом действе не было насилия. Смешение. Её разум очутился там, где его ждали, принимали, рассматривали, удивлялись, поддерживали, благодарили, оценивали, изучали. Что угодно, но не принуждали. Желания отгородиться не возникло совершенно, наоборот, её саму затопило любопытство. Сознание потянулось к ящерам, вызвав у тех ничем не прикрытое изумление. Но никто не гнал и не препятствовал ей знакомиться и узнавать. Она с непосредственностью ребёнка тыкалась в каждый разум с желанием понять, с кем имеет дело. И ответы цепочкой вливались в сознание.

«Семья».

«Варн. Твой ящер».

«Я его подруга детства».

«А со мной он дрался на первом поединке».

«Я учил его летать».

«Посмотри на неё. Она спасла ему жизнь. А я её отец».

«Я дальняя кровь».

«Мы вместе сражались».

«Мы пережили страшное».

«Я одна из тех, с кем был общий полёт. Да, любовница, так говорят у вас».

«Я тоже».

«Я давал имя его дочери».

«Я учил его сына сражаться».

«Мы вместе победили охотников за шкурами».

«Я дрался с ним за право быть вожаком».

«Он — семья моей семьи».

«Я тот, кто врачевал его раны».

«Я самка-воспитательница его детей».

«Он мой воспитатель».

«Он мой учитель».

«Он мой вожак».

«И мой вожак».

«Я тот, кто сражается в его крыле».

«Он близкий друг моего отца».

«У нас одна самка-воспитательница».

«Мы разделили первую охоту».

«Мы дрались за одну самку».

«Мы разделили первый полёт».

«Он спас мне жизнь».

«Мы семья».

«Твоя семья».

«Ты Ириан».

«Мы слышим тебя!»

«Скажи нам, кто ты?»

Мысль о том, что у неё может быть другая семья, вызвала такую глубокую тоску, что Ира взвыла, не способная контролировать эмоции, когда они так открыты для других. Её тут же накрыли несколько щитов,