одна на другую.

– Я уже почти, – сказала Риина, снова берясь за кусок мыла.

Она не умывалась, и слез на ее лице тоже не было видно. Но зато даже сквозь пену я увидела, какие у Риины красные руки. И не просто красные – пена окрашивалась розоватым, и в сток убегала кровь.

– Ломаный терминал… Что с твоими руками? – вырвалось у меня.

– Я уже почти, – повторила Риина, намыливая ладони по новой.

Обеспокоенной она не выглядела. Только слегка виноватой.

– Риина… Ты больна?

Я смотрела на ее руки, думая о всех возможных кожных болезнях, про которые я, конечно, ничего не знала. А может, это аллергия? Реакция на солнце?

– Я? Ну что ты.

Риина отложила мыло и подставила руки под струю. Смотреть на меня она избегала.

– Но зачем тогда ты…

Я запнулась.

– Я знаю, это прозвучит как бред. – Риина все терла ладони под струей. – Но когда мне становится плохо, я иду мыть руки, и… И все становится хорошо. Но нужно как следует все смыть. Вообще все.

– И кожу тоже? – не сдержалась я. – Значит, ты сама это с собой делаешь?

Риина легко пожала плечами:

– Мне становится легче. А руки заживут.

– Но ты же… Ты себе вредишь.

– Каждый справляется по-своему.

– Но, Риина…

Идеально ровный пробор, чистая, без единой пушинки одежда. Вот почему Риина иногда напоминала мне куклу.

– Да, выглядит не очень. – Она промокнула кровоточащие руки полотенцем, оставляя разводы, и натянула перчатки. – Но если я перестану, мне будет казаться, что я снова плыву как щепка по канаве. Отца выкинули, мама свихнулась, и я ничего не могла поделать. Мне нужен контроль. Или хотя бы его иллюзия.

Риина не могла знать, что Ланс рассказал нам ее историю, но, видимо, догадалась. Я подошла чуть ближе и тихонько тронула Риину за плечо.

– Ты не щепка. Ты отлично справляешься. Тебе не нужно для этого так себя истязать.

– Ну конечно. Справляюсь. Потому что плачу за это вот таким.

Она повесила окровавленное полотенце на крючок. Теперь им точно никто больше не воспользуется.

– Пойдем.

Я осторожно приобняла Риину за плечо и повела ее к выходу.

…В дверях стояла Овия. Она смотрела на Риину расширившимися глазами, и я невольно задалась вопросом: сколько она здесь пробыла? Сколько слышала и что обо всем этом подумала?

Риина встретилась с ней взглядом, а Овия, не сказав ни слова, бросилась к Риине и крепко-крепко обняла. Та глядела на меня через плечо Овии и молчала.

– Риина…

Овия наконец отстранилась.

– Тебе это нужно. Очень нужно. Слушай. Это цирконит, у него мощнейшая энергия…

Она вытащила из кармана несколько крошечных кристаллов. Прозрачные, будто из чистейшего льда, они переливались лиловым, синим и зеленоватым. Овия выбрала из них один.

– Овия… Нет. Не нужны мне твои камни. Спасибо.

Риина отступила в сторону и шагнула к выходу.

– Опять ты… – шепнула я Овии. – Ну сколько можно!

– Риина, погоди! – Она бросилась вслед за Рииной по коридору. – Это безумно редкие камни. У них мощнейшая энергия, слышишь? Я сегодня утром носила их к Лии… Это моя знакомая, она в этом разбирается…

Нагнав Овию, я шикнула на нее и втолкнула в комнату Ланса, плотно прикрыв за нами дверь. Риина, не оборачиваясь, села на постель. Ланс тревожно взглянул на нее, и Риина качнула головой:

– Я в порядке. Правда.

Я заметила, как Ланс бросил быстрый взгляд на ее руки в перчатках, и Риина тут же их спрятала. Он знал. Это ли он имел в виду, когда сказал, что Риина, кажется, так и не починилась?

– Риина, ну смотри. – Овия плюхнулась рядом с ней.

– И что у вас там?

Овия с радостью протянула Лансу камень.

– Ну… Симпатичный.

– «Симпатичный»! Я отнесла их утром Лии, она обычно достает для меня кристаллы. Цены у нее, конечно, высокие, но…

Я прикрыла глаза:

– Овия…

– Но по тысяче у нее точно ничего не стоит. Так, по сотне, по полторы. Ну и сама понимаешь, я нечасто у нее что-то беру, у меня и баллов таких нет.

– Овия…

– А циркониты стоят по тысяче, понимаешь? Это о чем-то да говорит!

– Сдается мне, твоя Лия тебя дурит, – усмехнулся Ланс. – Если камень дорогой, то он, скорее всего, еще дороже. Если захочешь продать такую вещь, лучше делать это в подземке.

– Да не хочу я продавать! Как можно такую красоту продать? И вообще… Если честно, я их нашла у Ганна.

– О, еще лучше, – буркнула, покосившись на камни, Риина.

– Овия, их надо вернуть, – испугалась я. – Где ты их нашла?

– Говорю же, у Ганна. Ну, у того самого парня, с которым мы на церемонии исключения встретились… А эти камни – не особо он их и прятал. В шкатулке нашла. В столе. Ничего такого.

– Овия… Верни их, пока он не обвинил тебя в воровстве. Да еще и кристаллов!

– Про кристаллы он, скорее всего, промолчит, – вставил Ланс. – Все-таки такая тема… Подземельная, так сказать.

– Да что за подземка такая? – воскликнула я.

– А ты не в курсе? – удивился Ланс. – Ну знаешь же, что под городом во времена империи была транспортная сеть? Ну вот. Часть взорвали и завалили, другую часть используют под гидропонные сады, там огромные залы с вентиляцией и освещением. А часть осталась как бы в серой зоне. У Сената не вся схема, переходов куда больше, чем им известно. И туда, кстати, уходят нулевики. Ну некоторые – точно.

– Нулевики… – ахнула я.

– Они самые. Но там много разного народу. В основном те, кто против баллов. Они там все без браслетов.

– Без браслетов… – снова эхом повторила я.

Этот разговор мне нравился все меньше и меньше.

– В подземке на самом деле довольно неплохо устроились. Пока им удается скрываться, жизнь там налажена. Через подземку проходит весь черный рынок. Там он, по сути, и начинается. Там делают свою одежду из шерсти, – Ланс принялся загибать пальцы, – выращивают овощи в самодельных гидропонах. Перерабатывают бумагу. Все это без лицензий и налогов. И продают они напрямую тем, кто не хочет переплачивать официально. Так и живут. Меняют все это на еду, на предметы обихода, на ту одежду, какую сами не могут сделать.

– Значит, на частных лотках вот такие вещи с черного рынка? Из-под земли?

– Да нет же. Там все чистое. Подходит к тебе патруль, а у тебя лицензии нет – все, песенка спета. Так никто не делает. Но перекупщики там есть. Многие выставляют только часть, за которую платят налог. А об остальном можно договориться втихую.

Дышать мне становилось все