Неужели вот этот стон — ее?

И она, уже плохо соображая, что делает, закинула руки ему на шею, выгибаясь, подставляя всю себя горячим губам. Потом он просто подхватил ее на руки и отнес на кушетку, не переставая целовать. Сдернул вниз сорочку, прокладывая губами полыхающую дорожку от ключицы к груди, которая вдруг стала невероятно чувствительной. Алька зажмурилась и ахнула, когда губы Эльдора нашли ее сосок, превратившийся в твердую горошину. Это было… неописуемо. Хорошо. И в то же время… Мало, всего мало. Запахи кофе, дерева, старых книг. И обжигающие прикосновения, от которых непослушное вдруг тело выгибается навстречу, прося ласки.

Внезапно Эльдор резко отстранился, несколько секунд смотрел на Альку совершенно безумным, темным взглядом, а потом торопливо натянул сорочку обратно и принялся застегивать пуговки на вороте платья.

— Так, — хрипло сказал он, — в эти игры мы с тобой играть не будем.

— Почему? — с трудом выдохнула она. Тело как будто плавало в жарком мареве, и почему-то все происходящее уже не казалось неправильным.

— Потому что ты не девка из борделя, — он ловко застегнул последнюю пуговку, — а я все-таки приор Надзора, а не растлитель девиц.

Алька опустила голову. Пастырь, стыдно-то как. И выбежала бы из комнаты, но ноги стали ватными, голова кружилась. Единственное, что пришло в голову, так это:

— Простите, ниат Эльдор.

Он стал на колени рядом с кушеткой, поправляя ее платье, оглаживая по растрепанным волосам. А потом легко завел руку ей под спину, приподнял и прижал к себе.

— Маленькая птичка, — услышала Алька, — ты даже не представляешь, во что мы с тобой ввязываемся. Но — не надо бояться. Может статься, что в финале мы… ты и я — окажемся в выигрыше. Сегодня утром меня вызвал Магистр, потому что этой ночью, по его словам, злоумышленники и еретики пытались проникнуть в башню и выкрасть Око Порядка.

Алька не поверила собственным ушам. Так что, выходит, она летала заглянуть в башню Надзора? И приор Эльдор, выходит, усомнился в истинности самой главной догмы земель Порядка?

Она все же уперлась локтями в твердую грудь Эльдора и отстранилась. Заглянула тревожно в кофейные глаза — а теперь, после всех этих неразумных поцелуев, она ведь не сможет равнодушно смотреть на него, как на хозяина. Будет видеть только мужчину, с которым ей не суждено быть вместе, с которым никогда не получится стать настоящей семьей, и каждый раз будет глубоко внутри себя биться в агонии, глотать горькие слезы.

— Не пугайся, — шепнул он, тронув ее за кончик носа, — иногда, чтобы получить то, что хочешь, надо перевернуть мир.

— А чего вы хотите? — спросила Алька и снова смутилась. Не о том надо было спрашивать, совсем не о том.

— Я хочу быть рядом с тобой, — твердо сказал Эльдор, — понимаю, что это звучит странно… и слишком быстро все происходит. Но я не привык прятаться от собственных желаний. А ты, что ты об этом думаешь, маленькая синяя птичка?

— Я не знаю, — честно ответила Алька. И добавила, — мне страшно.

Он горько усмехнулся, поднялся и отошел к столу. Порылся в ящике, и вернулся к ней уже с плоской картонной коробкой.

— Ты говорила, что рисовала, когда жила с родителями. Здесь бумага, уголь. Попытайся нарисовать того человека, которого ты видела в башне. Сможешь?

— Смогу, — Алька взяла коробку.

И, пожалуй, это было лучшим завершением их утренней с Эльдором "беседы". Потому что Алька совершенно перестала понимать, как быть дальше. Особенно ее пугало то, что она позволила мужчине себя ласкать, и что это ей понравилось.

Утро, как искренне полагал Мариус, выдалось просто великолепное. Он придумал обоснование для снятия печати с Алайны, написал длинную официальную бумагу специально для Надзора о том, что анализ энергетических полей вокруг Алайны Ритц явил ошибочную постановку печати предыдущим приором, в результате чего не происходило оттока энергии Пелены в пользу Ока Порядка, а скорее наоборот. Поэтому приор Эльдор снял печать, чтобы разобраться как следует в причинах происходящего. Ну, а для того, чтоб разобраться — нужно время, много времени.

Потом почтовик получил записку от Магистра с требованием явиться в кабинет после обеда. Магистр был обеспокоен тем, что неизвестные злоумышленники пытались навредить Оку. У Мариуса еще было время до обеда, чтоб заменить в своем портальном волчке несколько деталей, они давно лежали у него в ящике стола, на тот случай, если след портала все же будет обнаружен. Точку выхода — это Мариус знал точно — определить было невозможно. Зато можно было найти тот артефакт, который этот портал открывал.

Ну и, наконец, Мариус дорвался до сладкого, если все это безобразие можно так назвать. Отвратительно, просто отвратительно так вести себя с беззащитной сиротой. Но он оправдывал себя тем, что, во-первых, ничего дурного он этой сироте не сделал, во-вторых, похоже, сироте все происходящее тоже пришлось по нраву, а в-третьих — это было сложно признать, да, но… выходило так, что он имел в отношении Алайны Ритц самые серьезные намерения, какие только может иметь мужчина его статуса.

Он и сам толком не мог понять, когда именно эти серьезные намерения зародились. То ли когда маленькая птичка обрушила на рыжего мерзавца поднос с посудой, а Мариусу захотелось расколотить скоту физиономию так, чтобы зубами плевался. То ли когда бежал по аллее к дереву, в котором она застряла, упав с головокружительной высоты, надеясь поймать, не дать разбиться. То ли когда прижимал ее к себе, совершенно голенькую, без чувств, с неестественно вывернутым предплечьем. В общем, поздно уже было пытаться понять, когда двуликая воровка перестала быть таковой. Оставалось только признать, что как-то незаметно Алайна Ритц стала очень важной для приора Роутона, и что он в самом деле был готов перевернуть мир вверх ногами, лишь бы ничто и никогда больше не угрожало этой хрупкой девушке с чистыми глазами.

Была ли это любовь? Мариус не знал, да и не очень хотел ломать над этим голову.

Но он был достаточно честен с собой, чтобы верно трактовать собственные желания. И то, что хотелось, чтоб Алайна была рядом, только не в качестве прислуги, и то, что хотелось видеть ее обнаженное тело среди атласных простыней, и не только видеть. Казалось бы, бред какой — желать двуликую. А вот нет, все на самом деле, происходит именно с ним… Горько и смешно. Ненависть, взращиваемая годами, отлетела ненужной шелухой и, казалось, он сам остался обнаженным и беспомощным перед собственными же чувствами.

К исполнению собственных желаний Мариус видел только два препятствия: Святой Надзор и саму Алайну. И если — в чем он убедился этим утром — Алайна хотя бы не испытывала к нему отвращения, то со святым Надзором все обстояло гораздо, гораздо сложнее.

Это было безумием, повернуть против оплота Порядка ради девчонки, которая еще и взаимностью не ответила.

Но у Мариуса уже накопилось достаточное количество вопросов к этому самому Надзору, столько, что уже и ломать себя не приходилось, уже и вопрос не возникал — ну неужели все время ему врали? Похоже, что врали. Но если с намерениями Надзора все чисто, зачем врать?